– Маленький Цюань, тебе лучше? Или ты все так же голоден?..
– Верное средство, я ручаюсь! – Кан Да-шу взглянул на него и снова повернулся лицом ко всем собравшимся. – Третий Господин Ся – настоящий умница. Если бы он не сделал донос раньше, вся его семья была бы истреблена. А теперь что-только деньги! А этот парень был никуда не годен. В тюрьме, он и то подстрекал тюремщика бунтовать.
– Ай-ай, на что это похоже! – и сидевший в заднем ряду молодой человек 20-ти с лишним лет изобразил на лице негодование.
– Я скажу вам, что когда Красноглазый А-и стал расспрашивать его о подробностях, он завел с ним разговоры. Он говорил, что великая Маньчжурская империя принадлежит нам всем! Подумайте только: какая ерунда! Красноглазый знал и раньше, что у парня нет никого, кроме старухи-матери, но кто мог подумать, что он так беден, так что из него ничего не выжмешь? Вот А-и и рассердился так, что у него печень чуть не лопнула. А тот еще собирался заговаривать ему зубы. Ну, и получил пару оплеух! Братец А-и хорошо дерется. Этих двух оплеух, конечно, было довольно, – вдруг развеселился в углу Верблюжья Спина. – Но этот несчастный и побоев не испугался, да еще приговаривал: «Какая жалость, какая жалость!»
Человек с седой бородой сказал:
– Что побили этого хулигана, какая же тут жалость?
Кан Да-шу посмотрел на него с явным презрением и сказал с холодной улыбкой:
– Ты меня не понял. Из его слов выходило, что это он жалел А-и!
В глазах у слушателей выразилось крайнее изумление, и разговоры смолкли. Маленький Цюань уже покушал и весь обливался потом, так что над головой у него даже показался пар.
– Он жалел А-и – да он сошел с ума! – сказала седая борода с таким видом, будто ей все стало понятно.
– Он сошел с ума! – с таким же выражением полного понимания сказал молодой человек 20-ти с лишним лет.
Все сидевшие в чайной оживились. Начались разговоры и смех. Среди общего оживления, Маленький Цюань разразился отчаянным кашлем. Кан Да-шу вышел вперед и, хлопнув его по плечу, сказал:
– Верное средство, я ручаюсь! Маленький Цюань, перестань так кашлять!
– Он сошел с ума, – говорил, кивая головой, «Верблюжья Спина».
IV
Земля у угла городской стены за западной заставой была казенная. По ней извивалась узкая дорога: люди, хотевшие сократить путь, протоптали ее своими башмаками и она стала естественной границей. Слева от дороги хоронили казненных и умерших от заразных болезней, справа шли ряды могил бедноты. С обеих сторон лежали целые ярусы мертвых, в роде, как кладутся хлебцы у богатых в дни рождения.
Праздник поминовения умерших в тот год выпал особо холодный. На ивах только что показались почки величиной с половину рисового зерна. Едва рассвело, как Хуа Да-ма была уже у новой могилы с правой стороны: расставила четыре тарелочки с овощами и чашку риса, поплакала, пожгла бумажные деньги и от нечего делать села на землю, как будто бы ждала чего-то, сама не зная чего. Поднявшийся ветерок раздувал ее короткие волосы, сильно поседевшие с прошлого года. На дорожке появилась еще одна женщина, тоже полуседая, в рваной одежде. Она несла круглую корзину красного лака, ломанную и старую. Снаружи висела связка бумажных роз каждые несколько шагов она останавливалась. Вдруг, увидев, что на земле сидит Хуа Да-ма и смотрит на нее, она заколебалась. На бледном страдальческом лице появилось выражение смущения. Но, в конце концов, она пересилила себя, подошла к могиле с левой стороны и поставила корзину.
Та могила была в одном ряду с могилой Маленького Цюаня: только дорожка проходила между ними. Хуа Да-ма смотрела, как та женщина расставила четыре тарелочки с овощами и чашку риса, как она стоя поплакала и пожгла бумажные деньги. Ей пришла в голову смутная мысль: «В этой могиле тоже лежит сын». А тa женщина поглядела по сторонам, и вдруг и руки и ноги у нее задрожали, и она попятилась на несколько шагов. В широко раскрытых глазах застыло безграничное изумление.
Видя это, Хуа Да-ма испугалась, что от горя та женщина вот-вот сойдет с ума. Поэтому она не смогла удержаться – встала и, перешагнув через дорожку, тихо сказала ей:
– Не горюй так, почтенная женщина, пойдем, пожалуй, обратно.
Женщина кивнула головой, но глаза ее все так же были устремлены вперед. Так же тихо и заикаясь она сказала:
– Посмотри посмотри, что это такое?
Хуа Да-ма посмотрела, куда она указывала пальцем, и ее взгляд упал на могилу впереди. Эта могила еще не совсем заросла травой; проступали комья желтой земли, и это было очень безобразно. Но, продолжая всматриваться, она вдруг испугалась: она ясно увидела кольцо розовых цветов, окружавшее заостренную верхушку круглой могилы. Глаза у обеих женщин давно уже были подслеповатые, но розовые цветы они еще могли рассмотреть. Цветов было не очень много; они образовали сплошное кольцо, которое выглядело не очень изящно, но опрятно. Хуа Да-ма пристально разглядывала могилы своего сына и других людей, но везде было только понемногу, не боявшихся холода, бледных цветов, которые были разбросаны скупо. И в сердце она вдруг почувствовала какое-то недовольство и досаду, и ей не захотелось очень вдумываться в это. Но другая женщина приблизилась на несколько шагов, посмотрела очень пристально и заговорила сама с собой: