- Ваня, чего смешного? - обиделся я.
- У тебя такой испуганный голос... - ответил Ваня.
- И чего? Это повод надо мною поржать?
- Нет. Конечно, не повод. Просто стало смешно. Смешно, когда люди боятся.
Я надулся, но мне хотелось с ним говорить. Понять, что он имеет в виду, когда говорит о желании умереть. Поэтому я переборол свое раздражение:
- Вань, а ты, что, значит, понимаешь, что хочешь умереть?
Мой собеседник задумался. Потянулась долгая, изнуряющая пауза.
- Это было до больницы, - начал Ваня. - Я думал. Я думал, имею ли я право жить? Вообще, каким должен быть человек, чтобы иметь право жить?
- Право? На это разве нужно? Родился - и живи, пожалуйста. Пока...
Я хотел продолжить мысль, сказать: "Пока не наступит Конец Света, а случится это скоро". Но передумал.
- Нет. Это неправильно, - серьезно сказал Ваня. - Мы же постоянно живем в долг.
- В долг? - мне показалось, что я ослышался.
- Мы же потребители. Мы потребляем воздух, пищу, воду. Мы потребляем результаты труда других людей. Мы потребляем их внимание, их чувства. Все постоянно берут у жизни в долг и даже не задумываются над этим, - тут Ваня замолчал на минуту и продолжил вопросом: - Тебе никогда не приходилось занимать по-крупному? Когда ты живешь и понимаешь, что не можешь эти деньги вернуть?
- Ну, приходилось. Я растратил большую сумму денег, не моих. И потом должен был занять, чтобы отдать. А потом нужно было отдавать, - эта история почему-то вспоминалась мною смутно, но неприятный осадок от нее ощущался совершенно отчетливо.
- И вот я живу с этим чувством. Будто бы я в долгу перед жизнью, постоянном. А как отдать - не знаю. И не отдам никогда. Только больше занимаю...
- Глупость! - обронил я.
- Счастлив тот, кто не помнит о своих долгах, - его ответ прозвучал риторически, в никуда. - А я понял: спастись от чувства, что ты перед всеми в неоплатном долгу, можно только одним способом.
- Быть нужным? - предположил я.
- Нет, - улыбнулся Ваня. - Быть любимым. Если тебя любят, то можно считать, что ты свои долги уплатил.
- А кстати, неплохое решение! - иронично заметил я.
- Нет, плохое.
- Плохое?
- Да, плохое. Очень, - подтвердил Ваня. - Тот, кто тебя любит, берет на себя все твои долги. Ты его как бы обременяешь своими долгами... Можно так сказать - "обременяешь"?
- Можно. Но почему?
Почему? - удивился Ваня. - Потому что любовь в том и состоит, что любящий берет на себя твою ношу. Разве тот, кто тебя любит, не положит свои силы, а если понадобится, то и саму жизнь, ради твоего спасения?
- Ну... - я задумался.
Мне эти Ванины рассуждения показались странными. Видимо, потому что сам я никогда не любил. Возможно, те, кто любят, чувствуют именно так.
- Ваня, и ты поэтому захотел умереть?
- Я захотел умереть, когда умер, - ответил Ваня.
Животный испуг парализовал меня изнутри. Ваня - покойник.
- Ты мертвец? - спросил я.
- Да, я - живой труп, - ответил Ваня.
- Ладно, закончим на этом.
- Меня полюбила девушка, - стал вдруг рассказывать Ваня. - Сильно. А я понимал, что меня не за что любить. Мне казалось, что я и жизни-то не достоин. Куда уж там - любви... А еще я и сам ее любил. Только поздно это понял...
- Поздно? - справился я. - Она тебя разлюбила?
- Нет, она покончила с собой, - ответил Ваня, и по голосу я понял, что его душат рыдания.
- Покончила с собой? Но почему?!
- Потому что я не хотел, чтобы она меня любила. Это неправильно. Люди не должны любить. Это неправильное чувство, нечестное.
Нельзя брать на себя чужие долги. Их нужно самому выплачивать. А любящий крадет у тебя твои долги...
- Ну ты даешь! - я был потрясен. - Ты и в самом деле ненормальный!
- И теперь я хочу умереть, - закончил свою мысль Ваня. - Раньше хотел, а не понимал, а теперь и хочу, и понимаю, что хочу. Я уже скоро умру.
*******
Строевые занятия в коридоре плавно перешли в конные учения. По команде "урода Трущенко" люди в коридоре скакали, цокали и ржали, изображая лошадей. Потом, как мне показалось, больные инсценировали расстрел военнопленных. И делали еще что-то военизированное, но что именно, я не понял. Через пару часов все закончилось.
- Значит так, уроды! - я узнал сиплый, низкий голос Петра. - Урок философии. Запомнили: "Битиё определяет сознание". Понят- но?!
- Понятно, понятно! - никто не возражал.
- Теперь вопрос по уроку: что такое дисциплина?! Ответ: дисциплина это, когда все меня слушаются! А что бывает с уродами, которые меня не слушаются?..
Выстроенная, как на параде, толпа загалдела: "Надо наказать!", "Бить! Бить, чтобы не повадно!", "Голодовку!", "Скормить им все таблетки!", "Уши прижечь!", "Мозги вправить!"
- Кто сказал - "мозги вправить"? - голос Петра, словно раскат грома, прервал этот верноподданнический галдеж.
Тишина. И потом несколько голосов:
- Он! Он сказал!
- Ты? - спросил Петр.
- Я, - пролепетал кто-то.
- Зовут?
- Дутов, - ответил тот, и я узнал в нем кривоголового.
- Урод Дутов, - прошипел Петр.
- Урод Дутов, - исправился тот.
- Слушай, ты, - Петр говорил так, что даже мое задубевшее тело поежилось. - Какие мозги?! Какие у вас могут быть мозги?! Вы все - уроды! Повтори!
- Мозги, - затараторил Дутов. - Какие мозги. Какие могут быть мозги. Вы все уроды.
- ЧТО?! - заорал Петр. - Что ты сказал?!
- Вы все уроды, - повторил Дутов фальцетом. От ужаса или по глупости он и не понял, что сейчас значила эта фраза в его устах.
Звук удара. Грузное тело с грохотом упало на пол.
- Сколько мне это повторять?! - звучал в гробовой тишине голос Петра. Вы - уроды! Вы должны помнить, что вы - уроды! И я вынужден жить здесь с вами, чтобы вы поняли: вы - уроды! Вы должны ложиться спать и просыпаться с одной мыслью: вы - уроды! Повторить!
Толпа хором отрапортовала: "Мы - уроды! Мы - уроды! Мы - уроды!"
- Дружочек, скоро и ты будешь так орать... Я слегка сдвинулся на подушке и посмотрел
в окно. Там маячила голова коричневого. Он вытянул шею до третьего этажа и теперь, из темноты, заглядывал внутрь моей палаты.
- Сгинь, - прошептал я.
- Я-то сгину, конечно, - голос коричневого стал вдруг жалостливым. Только вот ты быстрее соберешься... Думаешь, эта золото-зубая тебя оставит? Она же тебе прямо сказала: "Хуже будет". Ее специально наняли! Точно тебе говорю! У меня на этот счет информация есть. И письмо под угрозой. Сейчас его менты как "вещдок" изымут, и все - накрылась твоя формула. Бежать надо, дружище. Бежать...
- Сам знаю. Только вот... - я потянул ноги, привязанные к спинке кровати.
А это потому, что надо было меня с самого начала слушаться. Не слушался - и на тебе результат. Я согласен - воровать нехорошо. Но это не ты виноват. Это мир плох. Ты и сам знаешь. А иначе, зачем его взрывать? Все ты правильно придумал. Ты только посмотри, что там в коридоре творится? А что в клубе было? А покойники в метро? Думаешь, где-то в другом месте лучше? Этот мир гниет изнутри. Весь уже прогнил.
Люди смысла в жизни не видят, пустая у них жизнь. Все растеряли. Ничего святого не осталось. Вот и занимают себя, чем придется. Кто-то пьет, кто-то колется, кто-то "к культуре приобщается". Кто-то думает, что влюбляется, кто-то ненавидит всех. Кто-то учится, сам не зная зачем. Кто-то работает день и ночь, чтобы света белого не видеть. Кто-то вот - самоутверждается...
- Уроды, равняйсь! Смирно! - раздалось в коридоре. - Слушай мою команду! По койкам бегооом марш!
Затеянная под конец перекличка закончилась, и всех распустили по палатам.
*******
Трое втащили к нам в палату обмякшее тело. И только когда они оказались около моей кровати, я понял, что это тело - кривоголовый. Они водрузили его на кровать и замерли, глядя на результаты своей работы.
- Как тяжела жизнь... - пролепетал щуплый мужчина, о котором мне Ивановна рассказывала, что он жертва инопланетян.