что поступаешь хорошо. < . . . >
«В девяносто третьем все хотели убивать; в сорок восьмом
все хотели грабить. Знаете, кто в сорок восьмом был по-настоя
щему искренен? Те, кто сражался в июньские дни». <...>
— Карикатуры Крукшенка «Бутылка» и «Дети алкого
лика». В конце первой серии — пьяница в больничной каморке
с очагом, обнесенным решеткой, буйно помешанный. На него
смотрят дочь и сын. Дочь — уже распутница, сын — лондон
ский вор, с завитками на висках и цветочком в зубах.
— Один английский клоун во время цирковых гастролей
по Франции писал своему отцу, бочару и члену Похоронного
общества: «Дорогой отец, вот как я выгляжу», — рисунок. «Вот
чем я занимаюсь», — описание представлений и рисунки. «Но
моя жена ждет пятого ребенка. Если вам будет угодно выслать
мне один ливр, при вашем погребении будет одним плюмажем
меньше, зато вы меня очень обяжете» *. <...>
— Бальзак, весь заросший грязью и нудный. В повседнев
ной жизни отвратительный невежда, без всякого понятия. Все
объясненья слушает с открытым ртом, от пошлостей его распи
рает, чванлив, как приказчик. Должно быть, работая, он пре
вращался в какую-то удивительную сомнамбулу — сосредото
чившись на чем-нибудь одном, он интуитивно представлял себе
все остальное, даже то, чего он и не знал. <...>.
54
— В Шотландии вы можете наткнуться на господина, ко
торый прогуливается с каким-то приспособлением вроде этюд
ника под мышкой. Проходят крестьяне, он раскрывает свой
инструмент, — это, оказывается, кафедра проповедника...
Он ничего не знал о своем награждении. Отец де Шенневьер
сообщил ему, что назавтра состоится вручение ордена и что
ему нужно явиться. Гаварни отвечал, что не может. Пришлось
одному из друзей чуть ли не силой вести его к господину Нье-
веркерку за орденом.
«Я страшно хотел получить крест, когда еще носил фраки,
но теперь я их больше не ношу». На нем была синяя
блуза. <...>
«Детский рисунок — вот образец карикатуры. После долгих
попыток мне удалось нарисовать человечка так, как делают это
десятилетние дети; но только одного, другие не получаются!»
<...>
На Версальской дороге в Пуэн-дю-Жур, возле харчевни с
вывеской: «Возрождение говорящего попугая» — выступающая
вперед стена со старой ржавой решеткой, — никак не поду
маешь, что ее можно открыть. Над стеной возвышается крыша
дома и обстриженные верхушки каштанов, среди которых видно
небольшое квадратное строение — погреб, увенчанный облуп
ленной гипсовой статуей: «Зябкая» Гудона.
В этой ветхой стене — калитка с разбитым звонком. Дер
нешь за ручку, и на слабое позвякивание свирепым лаем отзы
ваются огромные собаки. Проходит немало времени, пока ото
прут калитку. Наконец появляется кто-то из прислуги и прово
жает нас к маленькой мастерской в глубине сада, которая осве
щается сверху и вся словно искрится улыбкой. Так мы впервые
пришли к Гаварни.
Мы обходим вместе с ним весь дом и бесконечные коридоры
на третьем этаже, где из шляпных картонок торчат и вывали
ваются небрежно связанные кипы старинных карнавальных
костюмов.
Обстановка самая аскетическая. Узкая железная монаше
ская кровать. Два ряда полок с книгами. Нож, заложенный в
книгу под заглавием «Картезианство» *.
Взгляды на театр. Восхищение «Мещанином во дворянстве»
и «Смешными жеманницами»: превосходные фарсы в духе
55
театральной условности. Признает только условность: «Настоя
щие хорошие пьесы — это те, которые ни на один миг не по
зволяют забыть, что это театр, что действие происходит на под
мостках». Любит, когда можно ясно различить кулисы, разри
сованные холсты. А всякий там лунный свет, иллюзия реаль
ного, диорама — это чушь! Отвращение к «местному колориту»,
«толедским шпагам» и т. д.
— Бальзак купил однажды неподалеку от Жарди ореховое
дерево, чтобы собирать с него плоды, и объяснял, что, по его под
счетам, оно принесет ему в пять раз больше денег *. < . . . >
Метафизичность мещанских разговоров приводит его в
ужас — особенно слова, которые остаются без дополнения:
«Просвещение! Просвещение кого, просвещение чего?» < . . . >
«Приходилось ли вам видеть игру в шары на Елисейских
полях? Там собираются люди всех слоев общества — пирож