И заметьте, в тот самый день, когда общество в лице товарища
прокурора обвиняло нас в развращающем влиянии, то же обще
ство, по обыкновению, широко распахивало двери домов терпи
мости, а вечером собиралось открыть доступ в театры, за кулисы,
в вертепы актрис, — не говорим уже о публичных балах, не го
ворим о декольтированных женщинах, не говорим о миллионах
бесстыдных уловок, изобретенных женами, чтобы изменить
мужьям, матерями, чтобы выдать замуж дочь, уличными дев
ками, чтобы поужинать.
Ивер, иссякнув, сел на место. Пайяр де Вильнев, адвокат
Kappa, своим ловким и довольно красноречивым выступлением
нанес великолепный удар по декламации обвинителя, показал
всю ее несостоятельность и задал вопрос, дозволено ли осу
ждать нас за статью, если она никому не инкриминирована и
если ее автор не находится рядом с нами на скамье подсу
димых.
Наш адвокат вел себя именно так, как мы ожидали: он от
рекомендовал нас порядочными молодыми людьми и в подтвер
ждение сослался, как на обстоятельство, делающее нам честь,
на то, что у нас двадцать лет подряд живет старушка няня:
совершенно патриархальный способ защиты, когда адвокат вы
ступает в качестве благодушного папаши. Впрочем, один разо
чек даже этот папаша, слушая несусветные доводы обвинителя,
подскочил от возмущения и стал похож на гуся, собирающегося
взлететь. Мы чувствовали, что публика на нашей стороне, чув
ствовали по шепоту аудитории, что она нас оправдала; чувство
вали единодушную убежденность аудитории, готовой подняться
и выступить против обвинительного приговора. Обвинительный
приговор невозможно было вынести под напором такой защиты.
Дело отложили на неделю. «Все ясно, — сказали мы друг
другу — они хотят вынести обвинительный приговор. Сегодня
они не осмелились».
Однако именно тому, что дело было отложено, мы обязаны
своим избавлением. В течение этой недели сменился генераль
ный прокурор. Место Руайе заступил Рулан. У Рулана были
еще и тогда орлеанистские симпатии. Он состоял в родстве с
женой Жанена, и та поговорила с ним о нас. Кроме того, у него
еще сохранились кое-какие связи с семейством Пасси *, которое
горячо вступилось за нас перед ним.
71
Через неделю мы опять явились в суд. Объявление при
говора отложили до конца заседания. Готовые ко всему и ни на
что не надеясь, мы вместе с Карром отправились завтракать на
площадь Дворца правосудия. Затем мы вернулись в суд. Мы
встали, чтобы выслушать приговор, и вдруг совершенно неожи
данно из уст Легонидека мы, к своему удивлению, услышали,
что суд нас оправдал, ограничившись только порицанием *.
Руайе не мог простить нам того, что мы оправданы. Этот
человек, непонятно за что, ненавидел нас еще до встречи
с нами. У власть имущих иногда бывает какая-то неосознанная
неприязнь к свободным душам. Возможно, этот человек, даже
не видя нас в глаза, учуял, кто мы такие. Во всяком случае, еще
долго его черная ненависть преследовала нас в нашей работе.
До нас доходили его высказывания, что лучше бы нам отка
заться от журналистики *, а несколько лет спустя, когда мы
обедали у г-на Лефевра, тот нам сказал, что Руайе видит у
нас опасный образ мыслей, что он за нами наблюдает, что нам
следует быть осторожнее... Мы для этого человека были из
любленными крамольниками!
ГАВΑΡНИАНА
Карикатуры-фантазии.
«Я сделал как-то несколько рисунков, — рассказывает Га-
варни, — это акварели по контуру. «Политическая пресса» —
торговка с огромным лотком, заваленным политическим хла
мом. Стоит руки в боки; у нее два торса, две головы: повернув
шись одна к другой, головы переругиваются.
В «Дуэли» я нарисовал валета червей и валета бубен, ко
торые держат на поводках двух человечков, рискуя их заду
шить, так как человечки рвутся вперед, чтобы наброситься
друг на друга. Между ними стоит женщина — «Общественное
мнение», она стегает их кнутом, а кнут своими извивами выпи
сывает в воздухе слово «Мерзавцы»!
Я и «Смертную казнь» изобразил вот так: у торговки требу
хой в ногах две лохани; одна кишит маленькими головками,
другая — тельцами. В одной руке у торговки человечек, в дру
гой большой кухонный нож. Она освещена двумя лампами под