Полагая, что ковры — это роскошь приличного дома, он за
вел себе такие, в которые можно погрузиться до пояса. В гости
ной у него чудесная коллекция восточных трубок, и курит он их
по-восточному — предаваясь неге.
У Дюрана — абонемент в Итальянскую оперу: * в былые
времена он не напоминал Люмле о его счете в три тысячи фран
ков. Люмле, став директором театра, оплатил этот счет, а в
придачу предоставил ему абонемент. Его сосед по театру — Фи
ларет Шаль, который уж целый год беседует с ним, не зная, с
кем имеет дело, и принимая Дюрана за дилетанта.
Гэфф приходит к нему, делает комплименты его вкусу, рос
кошной обстановке; такая слава льстит Дюрану. Это происхо
дит во времена «Эвенман» *. Гэфф пополняет свой гардероб и
попутно очаровывает Дюрана, восхищаясь его ориентализмом:
тот, мол, достоин быть оттоманским владыкой...
Каждый день, к четырем часам, у Дюрана собирался кру
жок — несколько молодых людей из Латинского квартала, ко
торых он одевал, и Гэфф, занимающий почетное место. Дюрана
он называл Дурандурсом, и это просто завораживало послед
него. В один прекрасный день Дюран уже не помнил себя от
радости и гордости: как же, ведь Гэфф соблаговолил написать
свой фельетон у него дома. Дюран отважился даже на критику:
«А знаете, одно слово в вашем фельетоне меня шокировало.
Ведь у меня превосходный слух: вам известно, какой я цени
тель музыки?» — «Да, да, возможно, вы правы... вполне воз
можно». Понаторевший в литературе Дюран говорил тогда:
«Ведь я — Гюго в области кройки и шитья. Занявшись цезу
рой, господин Гюго совершил революцию в кройке стиха, я же
79
совершил ее в кройке одежды», и т. п. О Гэффе он изъяснялся
так: «Парень мне нравится! Талант! Далеко пойдет!»
Таковы этот художник во дворянстве и портной в роли ме
цената. < . . . >
«Он верит в бога, в деву Марию, в конституционную си
стему, в человеческую добродетель, во Французскую Школу, в
женское целомудрие, в Институт, в политическую экономию!»
Для женщины религия не есть устав, которому добровольно
подчиняется мужчина; для нее это цветение любви, повод к
проявлению романтической преданности. Для молодых деву
шек это душевное излияние, дозволенное законом, это офи
циальное разрешение на экзальтацию, позволение иметь ро
маны, пусть мистические; и если духовники слишком снисхо
дительны, слишком человечны, девушки бросаются к другим,
к суровым, которые, заставляя страдать, вносят в их спокойное
существование искусственные чувства, — и в глазах самих муче
ниц страдания эти приобретают нечто захватывающее и сверх
человеческое.
Среди моих родственников есть любопытный тип выско
чек — супруги Лефевры; Лефевр — шурин моего дяди. Вот
история этой четы. Сперва они — просто мелкие буржуа.
Жена — очаровательная креолка. Муж, сын дипломата, посту
пает на службу в министерство иностранных дел, откуда его
вскоре увольняют за нерадивость и непоявление на службе в
течение всего лета. Семейство живет, как живут те обыватели,
которые проедают свои средства и постепенно разоряются на
всякого рода мелких вложениях. Они устраивают приемы, при
глашают к себе большое общество. У жены самые великолеп
ные туалеты во всем Париже, четверть абонемента на ложу в
Опере — расточительство, недоступное пониманию дорогой моей
матушки, которая, при таких же доходах, за всю свою жизнь
не могла решиться сшить себе бархатное платье.
Настает сорок восьмой год. Семейство было на грани разо
рения. Но революция выручает. Господин де Люрд, друг Ле-
февра, рассказывает о нем Ламартину, озабоченному тогда при
исканием для посылки за границу людей, умеющих осторожно
улаживать дела. И вот благодаря начатой им книге «Европей
ские кабинеты министров», за которую, втершись в доверие к
Пакье, он уже успел получить при Луи-Филиппе крест, Лефевр
неожиданно становится посланником в Карлсруэ. Затем, на
80
волне Империи, он взмывает к посту полномочного представи
теля в Мюнхене, а оттуда переносится в Берлин. К несчастью,
здесь он не пришелся по душе королю прусскому, хранившему,
должно быть, воспоминание о Фридрихе Великом, который обо
жал гренадеров шести футов ростом, — а Лефевр, при всех своих
регалиях был просто-таки мальчик-с-пальчик, хоть носи