ситетская и академическая, партия кропателей хвалебных или
порицательных статей, партия бесплодных бездарностей, кото
рые правительство Луи-Филиппа взлелеяло, выпестовало, раз
вратило пенсиями, раскормило, напичкало, напотчевало, на
било трюфелями, ублажило местами в парламенте, обвешало ор
денами, обшило галунами. Они всегда добивались успеха чу
жими стараниями, и Франция не получила от них ничего: ни
деятеля, ни книги, ни идеи, ни хотя бы их преданности. < . . . >
5 ноября 1855 года.
Фоли-Нувель. Билеты проверяет плохо одетая потаскуха.
Капельдинером здесь Савиньи — тот, что прежде был на побе
гушках в «Мушкетере», он может устроить вам все, что угодно.
На авансцене и в открытых ложах расположились шлюхи; не
которые под вуалями, приподнимают их, показывая мужчинам-
зрителям и оркестрантам кусочек своей персоны; другие улы
баются или грозят пальчиком сидящим напротив молодым лю
дям. Распорядительницы, за которыми следуют зрительницы,
каждую минуту просят мужчин из первого ряда «освободить
место даме». Те, у кого места в оркестре, сидят сбоку, вполобо
рота к сцене.
Шлюхи чувствуют себя как в собственной гостиной; они
принимают гордые позы, будто демонстрируя свои дома и эки
пажи.
На балконе и на авансцене рядами сидят мужчины — блед
ные, землистые, ртутно-серые лица на свету кажутся совер
шенно белыми, волосы, разделенные длинными проборами, при
дают им вид гермафродитов, прически и бороды по-женски ак
куратны; словно женщины, они откидываются на спинки кре
сел, обмахиваются программками, сложенными наподобие
веера, беспрестанно поднимают руки, унизанные кольцами,
чтобы собрать в один большой завиток волосы, ниспадающие на
виски, похлопывают себя по губам набалдашниками тросточек.
Запах клозета, обличья сводников. Даже мужчина с орденом
смахивает не то на палача, не то на шпика. Бороды — с про
седью — тянут пятидесятисантимовый абсент через бело-крас-
ные и зеленые палочки овсяного сахара — лакомства оборван-
7
97
Э. и Ж. де Гонкур, т. 1
цев. Карманные лорнетки. Мне кажется, что от всех этих людей
воняет гинекеем; это общество отдает «Бондарем» *.
Здесь чувствуется влияние шлюхи, поднятое на высоту об
щественного влияния, — именно шлюха со своими сутенерами
создает литературные успехи и руководит ими.
Закончить таким абзацем: об исторической необходимости
варварства в гибнущем Риме и о неизбежности проникновения
рабочих с лужеными глотками и здоровыми желудками в это
прогнившее общество с расстроенным пищеварением. <...>.
С 8 ноября 1855 года по 6 мая 1856 года — путешествуем по
Италии *.
ГОД 1856
Париж, 16 мая 1856 года.
Вот я и вернулся. Голова — словно склад, куда свалили
холсты и мраморные скульптуры для какого-нибудь музея.
Некоторые из наших родственников впали в детство. Вы
скочки уже не то что смешны — они вконец обезумели. Знако
мые шлюхи завели собственный выезд! Платья г-жи Колле-
Мейгре обходятся в тысячу франков за фасон. А ведь мой род-
ственник-миллионер крутил папиросы из той самой бумаги, в
которой Лешантер посылал букеты его дочери. У слуг есть те
перь свободный день. Сын моей молочницы вывихнул руку сво
ему хозяину, Лебуше, забавляясь с ним борьбой. Что и гово
рить, все пошло вверх ногами!
Побывал в редакциях газет, чтобы прощупать литературный
пульс. Снова участился. С чего бы это? Неизвестно. Ведь нет
больше ни школы, ни партии, нет ни идеи, ни знамени. Только
оскорбления, в которых иссяк даже гнев, и нападки, делаю
щиеся словно по принуждению; только ничтожные закулисные
скандалы и остроты водевилистов; только запахи клозета и
кенкетов. Мишель Леви и Жакотт е хотят возродить век Авгу
ста, покровительствовать всем попрошайкам, которые марают
бумагу ради того, чтобы свести концы с концами *. Ни одного
нового имени, ни одного нового пера — и никакой горечи! Пуб
лики тоже нет, если не принимать во внимание известное число
обывателей, которые любят переваривать пищу, почитывая по-
газетному несложную прозу, и в вагоне железной дороги раз
влекаются историями из щедрых на истории книжек; такие чи