ровательным комизмом набрасывает портреты или картинки
быта, воспроизводит отрывки из закулисной или издательской
комедии. Этот тонкий, правдивый, прелестный лирик умеет
так рассказывать о прозе литературной жизни, что просто ло
паешься со смеху; он пронзает своей иронией актеров и акт-
114
рис. Безжалостен к «Школе здравого смысла»; * неподражаем
в сценке, где Леви тщится объяснить хотя бы своему приказ
чику «Париетарии» * Ожье; с какой-то обезьяньей, злорадной
проказливостью произносит красивый стих из «Габриеллы»:
Мне все своей рукой заштопала бы мать *, —
комментируя эту штопку как воплощенный идеал материн
ской любви в представлении сына. Вдруг признается, что меч
тает написать какую-нибудь прекрасную трагедию, но в роман
тическом духе: «Я пользуюсь словом «романтический», потому
что это слово запретно». — Он стоит выше каких-либо полити
ческих убеждений, не питает никакого уважения к тем, у кого
они есть, особенно к республиканцам. Поразительно умеет
судить о людях, разгадывать их; уже за двадцать шагов чует
всяческих Баше. Он — живая маленькая газета, очарователь
ная, идеальная; возмущается, отрицает — но с улыбкой. Если
бы записать все, что он говорит о театре, то получилась бы
прелестная книга «Парадокс о комедии» *.
17 октября.
Альфонс все больше и больше увлекается меблировкой, —
таков добрый гений бульвара Бомарше, француз, который
дороже всего платит за старую мебель; еще сегодня отдал ты
сячу двести франков за кресла. Всеми помыслами, всем серд
цем предан стилю рококо. Мне он сказал: «Признаюсь тебе,
только тебе одному: я собираюсь жениться, а поскольку жен
щины умирают скорее мужчин, жена умрет раньше меня, и все
редкостные вещи, которые я буду ей дарить, я получу когда-
нибудь обратно».
19 октября.
Видел у Ниеля полное собрание гравюр Мериона со всеми
подготовительными работами к ним: рисунками, набросками
и т. п. Чудесно, фантастично в своей реальности. Готическая
душа; душа, сама кажущаяся реминисценцией этого Парижа,
увиденного глазами прошлого. Горизонты — совершенно поэти
ческие, еле намеченные, неопределенные дали туманятся, как
некая неземная мечта. Великолепный, неоцененный талант.
Рассудок у этого поэта перспективы еще более затуманен, безу
мие и нищета подсели к его рабочему столу: у него нет ни зака
зов, ни хлеба.
Живет на два-три су в день, питаясь по большей части ово
щами, которые выращивает у себя в садике, на самом верху
8*
115
предместья Сен-Жак. И в этом изнуренном мозгу — мозгу
человека, едва не умирающего с голоду, — живут воображаемые
страхи, ужас перед полицией, которая будто бы покушается
на его жизнь, на его существование, на его талант, ничего для
нее в действительности не значащий. Порой он бывает на
столько безумен, что кричит, будто императорская полиция
убила Людовика Святого.
Однажды это больное сердце посетила прекрасная мечта:
он влюбился в актрису небольшого театрика, которую как-то
увидел при свете кенкетов. Он полюбил ее, он сходил с ума от
страсти, он просил актрису стать его женою; она отказала,
потому что какая уж тут чета — голод да нищета! Он вообра
зил, что это подстроила полиция, что она отравила ее — за
метьте — с помощью шпанских мушек: именно эта отрава по
любилась его воображению. Он возомнил, что убитую, в довер
шение жестокости, закопали в его саду; и когда Ниель видел
его в последний раз, он целые дни проводил в саду, перека
пывая землю в поисках ее трупа...
Бывший морской офицер. Подолгу бродит по ночам, чтоб
наблюдать те странные эффекты, которые создает темнота в
больших городах.
20 октября.
Равенство 89-го года — ложь; неравенство, существовавшее
до 89-го года, было несправедливостью, но несправедливостью,
дающей преимущества главным образом воспитанным людям.
Нынче же в аристократы лезут те, у кого нет на это никаких
прав; появилась аристократия банкиров, биржевых маклеров,
торговцев. Придет время, и Париж потребует закона, сдержи
вающего их наглость... В Таверне я сидел возле трех детин,
торговцев подержанными вещами, бывших овернцев, говорив