ком с египетского базальта под мышкой, нагруженный тяже
ловесными изречениями, этакий Прюдом, корчащий из себя
Шамполиона, объясняет своим слушателям и всей Европе свой
метод работы: ложиться в восемь вечера, подниматься в три
ночи и, выпив две чашки черного кофе, работать до одинна
дцати.
При этих словах Готье пробуждается от спячки и переби
вает Фейдо:
— Это свело бы меня с ума! По утрам я просыпаюсь от того,
что мне снится, будто я голоден. Я вижу мясо с кровью, длин
ные столы, заставленные едой, роскошные пиршества. Мясо
меня и поднимает. Позавтракав, я курю. Я встаю в половине
восьмого и так убиваю время до одиннадцати. Тут я подвигаю
кресло, выкладываю на стол бумагу, перья, чернильницу —
орудия пытки. Так все это надоело!.. Писать мне всегда было
124
скучно, да к тому же это ведь никому не нужно!.. Я начинаю
не спеша, спокойно, словно какой-нибудь писарь. Я подвигаюсь
медленно, — вот он видел меня за работой, — но все подвигаюсь
вперед, потому что, видите ли, я не исправляю. Статью, стра
ницу я пишу за один присест. Это все равно что ребенок: или
его делаешь, или же нет. И я никогда не думаю, как буду
писать. Беру перо и пишу. Раз я литератор, то должен знать
свое ремесло. Вот я над листом бумаги, будто клоун, вышед
ший на трамплин... И к тому же синтаксис у меня в голове —
в полном порядке. Я швыряю фразы в воздух, словно кошек,
и уверен, что они упадут на лапы. Все ведь очень просто: надо
только хорошо знать синтаксис, — берусь обучить писать кого
угодно. Я мог бы преподать все искусство писать фельетоны
за двадцать пять уроков. Да вот моя статья — смотрите: без
единого исправления!.. А, это Гэфф! Ну, принес что-нибудь?
— Ах, милый, вот ведь какая штука, у меня совсем про
пал талант. Я сужу по тому, что занимаюсь теперь идиотскими
вещами. Просто идиотскими, сам это понимаю. И все-таки это
меня забавляет!..
— А ведь у тебя был талантишко!
— Теперь мне нравится только одно — валандаться с раз
ными тварями.
— Вам только запить не хватает, Гэфф.
— Ну, если б еще он запил...
— У тебя уже появились на носу красные прожилки?
— Благодарю, пока нет. Если б я и взаправду пил, у меня
бы весь нос расцвел. И тогда шальные куртизанки перестали б
любить меня, мне пришлось бы покупать баб за двадцать су.
Я стал бы мерзок, отвратителен... И в конце концов подхватил
бы венерическую болезнь.
7 января.
Никогда еще так не брехали, как в наш век. Брехня по
всюду, даже в науке. Из года в год всяческие господа Биль
боке * пророчат нам по утрам новое чудо; новый элемент, новый
металл, новый способ обогревать нас с помощью медных кру
гов, погруженных в воду, добывать нам пропитание из ничего,
убивать нас оптом по пустякам, продлевать нам жизнь до бес
конечности, выплавлять железо из чего угодно. Все это — ака
демическое и непомерное вранье, благодаря которому ученые
получают доступ в Институт, ордена, влияние, оклады, уваже
ние серьезных людей. А жизнь тем временем дорожает вдвое,
втрое; не хватает самого необходимого; даже смерть не делает
125
успехов, в чем мы наглядно убедились в Севастополе, где мы
так развернулись, — а выгодные покупки остаются самыми не
выгодными.
Оглядываясь вокруг, на вещи в моей гостиной, я думаю вот
о чем: вкусы не рождаются сами по себе, они прививаются.
Вкус требует воспитания и упражнения, это хорошая привычка;
и когда я вижу, как мой привратник восхищается в мебели са
мой яркой позолотой, самой грубой формой и самой кричащей
окраской, не хотите же вы, чтоб я всерьез поверил, что кра
сота — вещь абсолютная и что утонченное понимание доступно
каждому?
18 января.
Вчера был с Девериа на бал-маскараде. Вот что серьезно,
гораздо серьезнее, чем принято думать: Удовольствие умерло.
Свидание с непредвиденным, ярмарка романов без заглавия и
без окончания, развивающихся по воле случая, карнавал ве
селья и любви; смычок Мюзара, раз за разом подхлестывавший
танцующих то громовыми ударами, то пением флейты, все это
общество, в котором смешаны люди разного общества, встречи
в толпе, беглый огонь острых словечек, мимолетная и беско