землю посреди большого загона, окруженный овцами пастух
читает «Пти-журналь» *. В винной лавочке под вывеской «У ве
ликого Араго» бросаются в глаза женщины в ярко-красных по
вязках на черных волосах.
На одной улице, на двери промышленного предприятия —
фамилия владельца, начертанная золотыми буквами, словно
излучающая блеск свеженажитого богатства: «Кольман» — это
сутенер из «Жермини Ласерте» *.
По обеим сторонам бульваров, за загородками, ошалевший
от страха скот свирепо ломает каштаны, опрокидывает остав
шиеся в ограде писсуары; сбившись в углу, вдруг шарахается
беспорядочной массой в сторону, увлекая за собой поднявше
гося на дыбы огромного быка, который навалился на волоку
щую его за собой корову. Другой бык высоко задрал голову и,
касаясь рогами шеи, мычит с такой яростью, что рев его раз
носится эхом по всей бесконечно длинной улице.
Солнце садится в золотисто-желтом сиянии, на фоне кото
рого изломанные контуры церкви в конце улицы Сен-Жак ка
жутся лиловыми, а расплывчатые силуэты вооруженных лю
дей, возвращающихся домой в слепящем зареве по пыльному
шоссе, — совсем черными.
Понедельник, 26 сентября.
После канонады последних дней сегодня наконец воцари
лась полная тишина. Вся дорога от Пуан-дю-Жур до крепост
ной стены кажется сплошными баррикадами, словно возведен
ными специальной саперной командой. Тут и классические
баррикады из булыжников мостовой, и баррикады из мешков
с песком. И живописные баррикады из древесных стволов —
точно опушка леса, проросшего сквозь развалины стены. Нечто
вроде огромного Сен-Лазара, воздвигнутого против пруссаков
потомками тех, кто сражался в 48 году *. Во всех стенах про
биты бойницы, а почва, изрытая частыми круглыми воронками,
напоминает те жестяные блюда, на которых в Бургундии жарят
улиток.
В саду у Гаварни рабочие собираются вырубить рассажен
ные в шахматном порядке каштаны.
Под арками виадука, забаррикадированными и забитыми
38
толстыми деревянными поперечинами, толпится народ, глядя
сквозь щели на сверкающую под лучами солнца реку, на зеле
ные откосы берегов, где все стараются разглядеть в подзорную
трубу, не видно ли пруссаков. На перилах моста сидят блуз-
ники и дожидаются первых выстрелов, как дожидались когда-
то первых фейерверков, пущенных с Трокадеро. Рабочие, за
нятые гашением извести, толкуют о том, как они только что
стреляли в цель в соседнем тире, откуда доносится треск вы
стрелов; а за стенкой тира, в ресторанчике под тентом, какие-
то не без щегольства одетые женщины храбро угощаются жа
реным картофелем.
Природе словно тоже милы контрасты, к которым так лю
бят прибегать романисты, описывая катастрофы в личной
жизни своих героев. Никогда еще, кажется, ее осенний убор не
был таким радостным; никогда небесная лазурь не была такой
чистой и сентябрьский погожий день таким прекрасным.
Вторник, 27 сентября.
Вчера в народе, собиравшемся кучками на Итальянском
бульваре, вспыхнуло сильное раздражение против мясников.
Требуют, чтобы правительство само продавало скот, не прибе
гая к посредничеству спекулянтов, наживающихся на общем
бедствии. Перед мэрией на улице Друо какая-то женщина раз
глагольствует о недостаче и дороговизне предметов первой не
обходимости. Она утверждает, что бакалейщики припрятали
часть своих запасов, чтобы содрать за них втридорога через
неделю. В заключение она гневно заявляет, что у народа нет
денег, чтобы делать запасы, что у него их еле-еле хватает на
каждодневные расходы и что всегда, всегда дело оборачи
вается так, что все тяготы ложатся на плечи бедняка, а богач
от них избавлен.
В конце моста Пуан-дю-Жур, на набережной Жавель, над
забором с бойницами, по ту сторону заграждения весь пей
заж, река и небо — в ясных, хотя и серых тонах. Налево высо
кий тополь, черный, словно кипарис. Прямо и направо — точно
разведенной гуашью писанные фабричные трубы и холмы.
Свинцовые, голубоватые, лиловые тени, серебристые блики.
Кусочек природы, выступающий на фоне ярких красок разве
вающегося над деревянным заграждением трехцветного зна
мени и похожий на те пейзажи, что чудятся нам на поверхно
сти расплавленного металла,— ими я любовался когда-то в дет
стве, расплавив кусочек свинца в совке.
39
А обернувшись спиной к этому пейзажу, я вижу черный
дым, который окутывает мраком сияющий день, — мраком сол
нечного затмения. Одни говорят, что горит Венсенский лес;
другие — что это пожар в Бют.
Возвращаюсь в Париж на империале омнибуса, надолго
застревающего перед военной пекарней: набережная здесь за
пружена подводами с ящиками сухарей, омнибусами, доверху
набитыми хлебами, виднеющимися сквозь закрытые окна, и
всевозможными повозками, ломящимися под тяжестью бочек
с мукой; перед входом на гигантскую фабрику питания, кормя
щую наших солдат, образовался настоящий затор.
Интересная деталь, подмеченная на улице Риволи: среди
грохота проезжающей мимо артиллерийской батареи — артил
лерист, ласкающий влюбленной рукою бронзу орудия, точно
тело любимого существа.
Париж взволнован, Париж озабочен своим ежедневным пи
щевым пайком *. Всюду кучки возбужденно жестикулирующих
женщин, а на углу улиц Сент-Оноре и Жан-Жака Руссо я по
падаю в самую гущу рассвирепевшей толпы, яростно круша
щей закрытые ставни какого-то бакалейщика. Одна из жен
щин объясняет мне, что он содрал с солдата пятьдесят санти
мов за копченую селедку, а тот насадил ее на шест и прикре
пил дощечку с надписью: «Продана офицером Национальной
гвардии за 50 сантимов бедному солдату». Несколькими ша
гами дальше я слышу, как одна женщина говорит другой: «Со
всем уже нечего есть», — и обе тяжко вздыхают. Это верно, я
гляжу на оскудевшую витрину колбасной, где ничего уже не
осталось, кроме нескольких сосисок в серебряной обертке да
банок с грибными консервами. Возвращаюсь с Центрального
рынка по улице Монмартр. Белые мраморные полки в витри
нах Ламбера, обычно в эту пору года заваленные разрублен
ными на части тушами козуль, фазанами и дичью, сейчас со
всем голые; бассейны, прежде полные рыбы, пусты. И по этому
маленькому храму чревоугодия печально расхаживает какой-
то отощавший человек. Зато несколькими шагами дальше в
ярком свете газовых рожков блестят горы жестянок, и толстая
веселая девица продает бульон Либиха *.
Лица прохожих сразу же становятся серьезными, как
только они подходят к белеющим при свете газа объявлениям.
Я вижу, как, медленно прочитав их, люди сосредоточенно, в
задумчивости, неторопливыми шагами уходят прочь. Это по
становления военных судов, заседающих в Венсене и Сен-Дени.
Всеобщее внимание приковывает к себе следующая фраза:
40
«Приговор будет немедленно приведен в исполнение отрядом,
охраняющим место заседания». И каждый с содроганием ду
мает, что с осадой наступает трагическое время коротких
расправ.
Пятница, 28 сентября.
Какие красочные, полные жизни картины рождает осада во
всех уголках Парижа, — картины, которые забудет увековечить
художник или сентиментально опошлит кисть какого-нибудь
Мильвуа от палитры, вроде Протэ! Яркие блики и резкие
пятна, образуемые под деревьями Елисейских полей красными
кепи, красными панталонами, рубашками из небеленого холста,
блестящими лошадиными крупами, связками сабель, висящих