обитатель Севра изобразил себя немного похожим на крестья
нина.
Монтескью-Фезансак — масло, работы Ла Гандара (1893),
на экземпляре прекрасной книги «Летучие мыши»; портрет,
передающий силуэт и посадку головы этого поэта.
Госпожа Доде — масло, работы Тиссо (1890), на экземпляре
книги «Дети и матери»; портрет, исполненный в мягкой, неж
ной манере.
Принцесса Матильда — акварель работы Дусе (1890), на эк
земпляре редкой брошюры «История одной собаки»; эта прелест
ная акварель верно передает добрую улыбку полных губ прин
цессы.
Эдмон де Гонкур — масло, работы Каррьера (1892), на эк
земпляре «Жермини Ласерте» (издание in-quarto, выпущенное
в трех экземплярах на средства библиофила Галлимара) ; восхи
тительный портрет, на котором Каррьер чудесно передал лихора
дочную живость глаз писателя; на заднем плане виден бронзо
вый медальон с портретом Жюля.
Среда, 19 декабря.
<...> Сегодня вечером у принцессы застаю Анатоля Франса.
Он очень словоохотлив и разглагольствует с видом академика, —
хотя таковым еще не стал, — любимого в обществе, однако с яв
ным удовольствием позволяет себе парадоксальные, антибуржу
азные суждения немного под Ренана, что придает его разговору
известную остроту.
Он уже не выглядит тем простачком, каким казался в ранней
юности: у него мужественная голова с коротко остриженными
599
седыми волосами и твердыми чертами лица, утратившего свое
прежнее легкомысленно-простодушное выражение. Кстати ска
зать, он очень любезен со мной, многое для меня делает и отзы
вается с похвалой о моем описании Флоренции, в «Италии вче
рашнего дня».
Среди беседы он очень остроумно, вдаваясь в забавные под
робности, принялся рассказывать, что наши политические дея
тели выискивают в армии самого что ни на есть тупицу, чтобы
назначить именно его на пост военного министра, ибо они пред
видят, что в один прекрасный день у военного министра обяза
тельно возникнет искушение перетрясти штафирок — своих быв
ших однокашников, — искушение, которому рано или поздно
поддавались все военные министры, хотя и делали это куда бо
лее осторожно, чем генерал Буланже, ибо не обладали ни его
внушительной внешностью, ни его популярностью, ни его воро
ным конем.
Суббота, 29 декабря.
Вместе с Октавом Мирбо и его женой обедаю у Энника.
Супруги только что вернулись от Робена, с карманами, пол
ными порошков и бутылочек, и пускаются превозносить целеб
ные свойства новейших лекарств от желудочных заболеваний, —
несчастная чета, жизнь которой всецело зависит от фармацевтов.
Что за изумительная, что за невероятная память у этого
Мирбо: ни минуты не задумываясь, он вспоминает, перечисляет
названия всех цветов, какие только существуют на свете, опи
сывает их вид, и при этом в его голосе звучат умильные нотки,
а движения рук становятся ласкающими, — так в кажется, будто
он бережно, боясь смять их, трогает цветы.
— А знаете ли вы, — переходя на другую тему, говорит он, —
что Роден начал как-то лепить мой бюст, но работа не клеилась,
и он решил взяться за него в другой раз... Но вдруг, в один пре
красный день, он берет железную проволоку, разрезает бюст по
полам, словно какой-нибудь брусок масла, делает из него
маску — вешает ее на стену... Но, как бы там ни было, слепок
этот, по мнению Жуо, — самое прекрасное из всего созданного
Роденом. < . . . >
ГОД 1 8 9 5
Воскресенье, 6 января.
Каррьер, затерявшись в толпе, присутствовал на военной це
ремонии разжалования Дрейфуса; * говоря об «Отечестве в
опасности», он заметил, что мне, так хорошо передавшему бур
ное волнение на улице во время Революции, следовало бы быть
там, и, конечно, я бы извлек что-нибудь из неистовства этой
черни.
Он не мог видеть того, что происходило во дворе Военной
школы, а только слышал, как мальчишки, взобравшиеся на де
рево, словно эхо, повторяли возгласы взволнованной толпы:
когда Дрейфус, идя во двор, шагал выпрямившись, они кричали
«Подлец!», а через несколько минут, когда он опустил голову, —
«Трус!»
Тут я заявил по поводу этого несчастного, в измене которого
я, впрочем, не убежден, что суждения журналистов — это сужде
ния мальчишек, взобравшихся на деревья, и что в подобных об
стоятельствах, действительно, очень трудно определить, судя
только по поведению обвиняемого, виновен он или невино
вен. < . . . >
Среда, 16 января.
Отставка президента... Недолго же продолжается прези
дентство... Парламентаризм — в самом деле, погибший режим;
парламентарии похожи на больших детей, у которых время от
времени появляется желание ломать свои игрушки! <...>
Суббота, 19 января.
Право же, пьеса Коппе «Во имя короны», — эта нашумевшая,
стяжавшая огромный успех пьеса, — в сущности, возврат к ста-
601
рому, возрождение трагедии, с ее самым ребяческим драматиз
мом, с ее дурацкой ходульностью.
Воскресенье, 20 января.
В два часа на Чердак приходит Баррес; он долго говорит
об отставке Казимира-Перье, сообщает нам, что выборы пре
зидента республики стоят очень дорого, не меньше ста два
дцати тысяч франков, что выборы оплачивались, главным обра
зом, деньгами компаний и что Государственный совет своим
постановлением относительно компаний, а также требованием
иска против Рейналя поставил себя в очень затруднительное
положение *.
Если отвлечься немного от философской неясности речей
Барреса, можно понять, что он мечтает о государстве с пре
зидентом, избираемым на десять лет, с министерствами, состав
ленными из людей, не входящих в палату, а следовательно, из
таких, которых труднее сместить *. В сущности, мне кажется,
что ему хотелось бы чего-то вроде императора Наполеона, на
значаемого на десять лет. <...>
Сегодня вечером Доде рассказывает, что он получил письмо
из Барселоны от одного финансиста-эксцентрика, своего рода
Озириса, который уже прежде предлагал свезти его на своей
яхте в Чикаго, письмо, в котором он не больше не меньше, как
обещает Доде, если тот посвятит ему одну из своих книг, сто
пятьдесят тысяч франков, чтобы покрыть расходы по выборам
Доде в депутаты *.
Пятница, 25 января.
Золя не подозревает, что в основе произведений, написанных
им в течение нескольких последних лет, и в основе тех вещей,
которые он будет писать в дальнейшем: «Война», «Лурд»,
«Рим», «Париж», — лежат темы исторических книг, а совсем не
темы для романов, если же темы, пригодные для исторических
сочинений, использовать для романов, то могут получиться
только плохие романы.
Суббота, 26 января.
Сегодня на заглавном листе «Фигаро», под названием «Бан
кет в честь Гонкура», появилась свирепая статья против меня.
Теперь уже нападают не на мои произведения, а на меня самого.
Меня обвиняют в том, что я использовал свою любовь к брату
в литературных целях, и подвергают сомнению эту любовь,
602
утверждая, что я ее быстро и радостно похоронил; и, бог меня
прости, ставят мне в вину то, что я будто бы умолчал о моем
сотрудничестве с братом.
И эта статья, подписанная Морисом Тальмейром, заканчи
вается намеком на Похоронный комитет, который считает нуж
ным созвать ради меня сочинитель статьи: вероятно, этот
Тальмейр и есть автор многочисленных заметок в «Ла Плюм»,