лой земле! Нет палаток! Соломы нет! Ничего нет! Понимаете —
это просто невыносимо! Только и можем, что костер разжечь
да ногами топать, чтобы согреться». — «А у меня глаза болят,
сегодня просто мочи нет терпеть! — вставляет другой. — Жгут
сырое дерево, и ветер гонит дым прямо в лицо. Если так еще с
месяц протянется, я, верно, совсем ослепну!»
Понедельник, 5 декабря.
Во вчерашнем фельетоне Сен-Виктор блестяще развивал ту
мысль, что Франция должна отказаться от своего предвзятого
мнения о Германии, как о стране, которую, поверив поэтам,
она привыкла считать краем добродушия и невинности, колы
белью сентиментальности и платонической любви. Он напоми-
82
нает, что идеальный, фиктивный мир Вертеров и Шарлотт,
Германов и Доротей породил самых жестокосердых солдат, са
мых коварных дипломатов и самых изворотливых банкиров.
Он мог бы добавить: и самых хищных куртизанок. Нам нужно
быть начеку в своем отношении к этой расе, наделенной в на
шем представлении детским простодушием; за их белокуростью
скрывается лицемерие и неумолимая жестокость, присущая во¬
сточным расам.
Убийственны эти вспышки и гибель надежды. Уже счи
таешь себя спасенным. И тут же чувствуешь, что пропал. На
этих днях мы как будто прорвали линию неприятельского
фронта, и Парижская армия соединилась с Луарской. А нынче
Дюкро снова отступил за Марну, и ты опять повергнут в мрач
ную безнадежность и отчаяние.
На улицах ужасные картины — из лазаретных повозок вы
носят раненых с пропитанными кровью повязками на голо
вах. А на Центральном рынке нет даже овощей и зелени. Сто
лики зеленщиц совершенно пусты. Лишь изредка какая-ни
будь торговка вытащит из своей корзины, точно драгоценность,
несколько листиков щавеля или капусты и делит между поку
пательницами, которые рвут их друг у друга из рук; а какой-
нибудь военный загребает своей ручищей две-три луковицы,
разложенные на столике.
На улице Монмартр под окном винной лавочки, где при
строился какой-то продавец жареной снеди, мужчины, жен
щины и дети, греясь у пылающей печурки, обедают горячими
оладьями, которые поглощают, прихватывая кусочком газеты.
Вторник, 6 декабря.
В ресторанных меню значится сегодня мясо настоящего
буйвола, настоящих антилопы и кенгуру.
Нынче вечером на улицах, там, где имеется самое скудное,
хотя бы отраженное освещение, удрученные лица склонились
над газетами. В них официально сообщается о поражении Луар-
ской армии и о том, что Орлеан снова перешел в руки против
ника *.
Четверг, 8 декабря.
Если республиканское правительство и спасет Францию —
а я не хочу еще отчаиваться в судьбе моей родины, — то пусть
все знают: Франция будет спасена не благодаря Республике, а
6*
83
вопреки ей. Республика принесла с собой лишь бездарность
своих деятелей, фанфаронские выступления Гамбетты и тру
сость батальонов Бельвиля *. Назначениями на высокие посты
людей вроде Гарибальди * она внесла дезорганизацию в армию,
подорвала боевой дух парижан постоянными интригами друзей
и братьев в пользу Пруссии, уж одним своим именем отпуги
вая провинцию в убивая в ней стремление к народному сопро
тивлению. Вот и весь ее вклад в дело Национальной обороны.
Она дала армии только грабителей, и ни один из ее популяр
ных деятелей не пал на поле брани, сражаясь за освобождение
родины плечом к плечу с Барошем, Дампьером или им подоб
ными.
Девяносто третий год умер окончательно, и республикан
цев уже больше не существует. Люди верхов теперь — это хны
чущие адвокаты, а люди низов — головорезы, учиняющие по
литические погромы, разрушающие все в государстве, как в тех
домах, куда они врываются в униформе солдат Национальной
гвардии. Нет, нет, за словами республика и республиканский
не осталось больше той веры, того чувства — ложного, если
угодно, но возвышенного, идеального, — которое возносит чело
вечество над самим собой и рождает в нем способность к ге
роизму и самопожертвованию.
Теперь говорят об одной только еде, о том, что съедобно и
что можно раздобыть для еды. И разговоры сводятся прибли
зительно к следующему:
— Знаете, свежее яйцо стоит двадцать пять су. Рассказы
вают, что какой-то тип скупает в Париже все свечи и, подба
вив немного краски, фабрикует из них тот жир, за который с
нас так дорого дерут.
— Не вздумайте только пользоваться маслом какао: оно по
меньшей мере на три дня отравляет весь дом смрадом!
— Я видел котлеты из собачьего мяса; право же, они вы
глядят очень аппетитно, совсем как бараньи!
— Скажите, приходилось ли кому-нибудь действительно
отведать мяса кенгуру?
— Дам вам рецепт одного очень вкусного блюда! Сварите
макароны, прибавьте к ним побольше всякой травы, и у вас по
лучится салат... Что ж, по нынешним временам!..
— Не забудьте, у Карселе есть еще томатные консервы!
Живем впроголодь, но надвигается настоящий голод. Эле
гантные парижанки превратили уже свои туалетные комнаты
в курятники. Прикидывая и подсчитывая, люди спрашивают
84
себя: если учесть все отбросы, обрезки и оскребки, останется ли
еще через две недели хоть какая-нибудь еда?
Скоро не будет не только пищи, но и освещения. Уже
трудно достать гарное масло, запас свечей приходит к концу.
Но хуже всего то, что при таких морозах близится минута,
когда не станет ни каменного угля, ни кокса, ни дров. Нас ждут
голод, холод и полная тьма; и будущее сулит нам, видимо, та
кие страдания и ужасы, какие никогда еще не сопутствовали
ни одной осаде.
Пятница, 9 декабря.
Как ужасно воевать в такую стужу! Думаешь о страданиях
солдат, вынужденных проводить ночи в этой леденящей сыро
сти, о раненых, которых доконал холод.
Сегодня крепостной вал с очертаниями побелевших под сне
гом укреплений, по которым шагают закоченевшие часовые —
солдаты Национальной гвардии, с засыпанными белым тем
ными далями и обледеневшими, словно слюдой покрытыми гла
сисами фортов, с низко нависшим небом цвета матового стекла,
где покачивается привязной воздушный шар, — этот крепост
ной вал кажется каким-то уголком русской деревни.
Когда на закате я возвращаюсь домой, вокруг меня с белой
земли подымаются в сизое небо розовые деревья; и мне чу
дится, что я движусь по одной из тех японских гравюр с оде
той снегом землей и карминно-красными деревьями, которые в
этой стране натуристского искусства изображают зиму.
Суббота, 10 декабря.
Нет ничего несноснее того состояния, когда, окрыленные
надеждой, вы сперва готовы глупейшим образом поверить бол
товне, вздорным измышлениям и выдумкам газетчиков, и тут
же снова преисполняетесь сомнений и полного ко всему недо
верия. Нет ничего мучительней того состояния, в которое по
вергает вас неизвестность: где находятся сейчас армии провин
ций, в Корбей или Бордо, да и существуют ли они вообще? Нет
ничего более жестокого, чем жить во тьме, в ночи, в неведении
того трагического, что грозит вам, окружает вас и гнетет.
Право же, кажется, что г-н Бисмарк засадил весь Париж в оди
ночку, запер его в камеру уголовной тюрьмы.
Сегодня я впервые замечаю очереди у бакалейных лавок —
внушающие тревогу очереди людей, которые без разбору
85
расхватывают все оставшиеся в этих лавках банки консер
вов. По улицам тянутся похоронные процессии и тут же про