Право же, над Францией тяготеет какое-то проклятие! Все
против нас. Если продлятся еще холода и бомбардировка — не
станет воды для тушения пожаров. Вся вода в домах замерзает
даже у самого очага.
ГОД 1 8 7 1
Воскресенье, 1 января.
Какой печальный день для меня — день, открывающий ве
реницу лет, которые я осужден прожить один.
Теперешняя пища и плохой сон, постоянно прерываемый
канонадой, сегодня вызвали у меня сильную мигрень, и мне
пришлось весь день пролежать в постели.
Холод, голод, бомбардировка — вот те новогодние подарки,
которые преподнес нам 1871 год.
Никогда еще, со дня своего основания, Париж не видел
подобного Нового года, но, несмотря ни на что, идет разгул, и
на замерзшие улицы выплескивается пьяное веселье.
Нынешний день навел меня на мысль, что скептик, не ве
рящий в прогресс, окидывая взглядом историю человечества,
не без удовольствия отметит: в настоящем, 1871 году грубая
первобытная сила — несмотря на столько десятилетий цивили
зации, несмотря на бесконечные проповеди о братстве народов,
несмотря на множество договоров, обеспечивающих равновесие
сил в Европе, — грубая сила, повторяю я, может вырваться на
волю и взять верх, почти не встретив сопротивления, как во
времена Аттилы.
Пятница, 6 января.
Гуляя по саду, где нежная зелень, согретая оттепелью, уже
пробивается сквозь белизну инея и снега, я поминутно слышу
свист снарядов, напоминающий вой ураганного осеннего ветра.
За вчерашний день люди уже так привыкли к этому, что никто
не обращает внимания на выстрелы, а в саду, который примы
кает к моему, играют двое маленьких детей — при каждом раз
рыве они бросают игру и отмечают дрожащим голоском: «Опять.
ударило», — после чего спокойно продолжают играть.
96
В. Гюго. Эскизы Родена
Жюль Валлес.
Фотография
Э. Золя. Портрет работы Э. Мане.
1868 г.
Снаряды рвутся уже на улице Буало, на улице Лафонтена.
Завтра они, без сомнения, будут падать уже на моей улице и
если не убьют меня самого, то разрушат все, что мне еще до
рого, — мой дом, мои безделушки, мои книги.
У всех дверей стоят женщины и дети и взглядами, в кото
рых смешиваются любопытство и страх, провожают санитаров
в белых блузах с красным крестом на рукаве, несущих носилки,
матрасы, подушки.
Суббота, 7 января.
Что такое страдания Парижа во время осады? В течение
двух месяцев это была всего лишь забава. Однако на третий ме
сяц забава обернулась бедствием. Сегодня уже не до смеха —
мы семимильными шагами идем к голоду, или, по крайней мере
в настоящий момент, к повальному гастриту. 330 граммов ко
нины, включая кости — паек на двоих, выдаваемый на три
дня, — это, по сути дела, завтрак для одного человека со сред
ним аппетитом. Цыплята и мало-мальски съедобные пи
рожки — не по карману. Поскольку мяса нет, овощи тоже стали
недоступны: небольшая репа стоит восемь су, а за мерку муки
надо отдать семь франков. О масле никто и не вспоминает, ис
чезли все жиры, кроме свечного сала и колесной мази.
В итоге, бедствующее население Парижа кормится только
двумя продуктами — картофелем и сыром; сыр уже превра
щается в воспоминание, а что касается картофеля, то нужны
связи, чтобы достать его по цене двадцать франков за буасо.
Кофе, вино и хлеб — вот основная пища большинства пари
жан.
Вечером, отправляясь в Отейль, я хотел купить билет на
поезд; кассирша сообщила мне, что с сегодняшнего дня поезда
идут только до Пасси. Отейль теперь за чертой Парижа.
Воскресенье, 8 января.
Сегодня ночью, при спущенных шторах, мне почудилось,
будто начался ураган. Я встал, открыл окно. Ураган оказался
непрестанным, непрерывным свистом снарядов, пролетавших
над моим домом.
С минуту я вглядываюсь в облик Отейля. У вокзала маль
чишки в солдатских кепи продают национальным гвардейцам
осколки снарядов, которые они то и дело подбирают возле клад
бища.
Есть и любопытные, но их мало и они не отваживаются
7 Э. и Ж. де Гонкур, т. 2
97
идти дальше вокзала. Улицы патрулируют национальные гвар
дейцы — таможенники, лесники; время от времени они скрыва
ются в кабачках. Многие уезжают — в руках у людей сак
вояжи. Я замечаю очень пожилую даму с седыми буклями,
собрав последние силы, она спасается бегством, опираясь на
руку какого-то блузника, несущего ее дорожную сумку. Целая
толпа собралась перед кондитерской Монжеляра — вчера здесь
снарядом снесло трубу, но сегодня бравый пирожник пирожни-
чает снова. Все столпились у его порога и напряженно прислу
шиваются к выстрелам; женщины забыли о своем туалете —
некоторые выбежали на улицу в ночных чепцах.
На маленькой площади, напоминающей Итальянскую, ка
кие-то бойкие девчонки, прячась в портале церкви, наблюдают
за снарядами, падающими в центре бульвара; в богадельне
Сент-Пэрин, похожей на казарму, все окна закрыты; за стек
лами не видно ни одного живого существа; должно быть, все
обитатели этого заведения укрылись в подвале.
Я устал и разбит; пища такая скудная, а спать приходится
так мало. С тех пор как началась бомбардировка, любую ночь
здесь можно сравнить разве что с ночью, проведенной на ко
рабле во время морского сражения.
Вторник, 10 января.
Сегодня утром стрельба такая частая, что напоминает рав
номерный стук поршня паровой машины.
Я совершаю путешествие по Парижу в обществе моряка с
батареи Пуэн-дю-Жур. Он рассказывает, какой град снарядов
сыпался на них вчера: семнадцать выстрелов им пришлось
встретить лежа плашмя на земле, и они не имели возможно
сти ответить; но зато потом дали залп, от которого взлетел
на воздух пороховой погреб. Несмотря на такой ураганный
огонь, у них всего трое раненых: у одного оторвало ногу, и он
умер, второй ранен тяжело, а у третьего, канонира, снаряд ра
зорвался возле самого лица — ему обожгло глаза и бороду.
Сегодня вечером у Бребана очень людно. Все, кто пострадал
от бомбардировки, жаждут обменяться впечатлениями: Шарль
Эдмон рассказывает фантастические вещи — как пушечные
ядра дождем поливали Люксембургский дворец. Из-за снаряда,
разорвавшегося на площади Сен-Сюльпис, Сен-Виктор ночью
покинул свою квартиру на улице Фюрстенберг. Ренан пере
брался на правый берег.
Разговор все время идет о пораженческом настроении ар
мейских шишек, об отсутствии у них воли и решительности,
98
о деморализации, которую они вносят в солдатскую массу. Рас
сказывают об одном заседании, когда бедняга Трошю, столкнув
шись с трусостью и самоуправством старых генералов, пригро
зил, что покончит с собой. Луи Блан делает вывод: «Армия по
губила Францию и не желает, чтобы страну спасли шта
фирки».
Тесье Дю Моте рассказывает о двух идиотских выходках на
ших генералов, очевидцем которых, по его словам, он был. Во
время операции 21 декабря он видел, как в два часа на место
боя прибыл генерал Винуа; он получил приказ в одиннадцать
часов атаковать Шелль; и вот он является в два часа в окруже
нии грандиозной свиты, под хмельком, и спрашивает, где нахо
дится Шелль. Дю Моте наблюдал — кажется, в тот же самый
день — прибытие генерала Лефло на Авронское плато — этот
генерал тоже осведомился, действительно ли он попал на Аврон-