и повторяю вслух: «Одна — две! Одна — две!»
Вторник, 12 декабря.
«Я беседовал с Фромантеном, — рассказывает мне Дюме-
ниль, — за каких-нибудь полгода до его кончины. Он лежал на
кушетке в полном изнеможении, как это бывает с тружениками
мысли после целого дня работы.
— Как мне хотелось бы написать еще одну книгу, — вдруг
237
произносит он со вздохом, — мою последнюю книгу! Да, —
продолжал он, печально пожимая плечами, как человек, чувст
вующий, что нить его жизни вот-вот оборвется, — мне так хоте
лось бы написать еще одну книгу и показать в ней, как мозг
вынашивает свои замыслы. — Он остановился и, постучав ко
стяшками пальцев себя по лбу, добавил: — Видишь ли, ты и не
догадываешься, что у меня тут есть!»
Среда, 13 декабря.
Отвратительное ремесло — литература! Мне предстоит за
канчивать свою книгу с предчувствием, с неотвязной мыслью,
что за всю эту огромную трату сил, за творческие поиски, за
оттачивание стиля я буду вознагражден штрафом, тюрьмой, а
может быть, и лишением гражданских прав, — то есть что
французские судьи примут против меня за опубликование этой
книги такие же позорящие меры, как если бы я совершил дей
ствительно постыдный поступок!
Суббота, 16 декабря.
Со мной происходит что-то странное, но это трудно опреде
лить: точно в левой и в затылочной части головы что-то тянет
меня назад, — это похоже на действие магнита на сталь или,
вернее, на притяжение пустоты; это нечто сползает всегда
слева, в виде щекочущей волны, по ребрам, вдоль позвоночника
до таза и сопровождается ощущением потери равновесия. Вре
менное ли это недомогание? Предвестие ли кровоизлияния,
приносящего мгновенную смерть, или же паралич и опять-таки
смерть через небольшой промежуток времени? Я не знаю, но
тревожусь из-за моей еще не законченной книги, и каждая но
вая глава, добавляемая к рукописи, для меня словно победа —
я работаю над ней с лихорадочной поспешностью человека, ко
торый боится, что не успеет дописать всех статей своего заве
щания.
Воскресенье, 17 декабря.
Как видно, не следует знакомить литературных друзей с тем,
что пишешь, пока вещь в работе. Я читал Золя описание про
гулки моей проститутки Элизы, вышедшей на свое ночное де
журство, и вот в его рукописи нахожу эпизод, не то чтобы це
ликом взятый у меня, но, безусловно, внушенный моим чте
нием *. Иное место действия, но та же деталь — уродливая тень
женщины на вечерней улице. Не опущена даже моя фраза:
238
Автограф Эдмона де Гонкур
«Послушайте же, сударь!» — обращение, привычное в квартале
Сент-Оноре, но отнюдь не на Шоссе-Клиньянкур.
Среда, 27 декабря.
Сейчас, в дни, когда моя книга «Девка Элиза» прибли
жается к концу, в сознании у меня начинает смутно выри
совываться новый роман, который мне хотелось бы написать,
прежде чем я навсегда прощусь с воображением. Мне хоте
лось бы создать книгу о двух братьях-акробатах *, об их любви
друг к другу, такой же, какая связывала меня с моим братом.
Они, как бы соединив воедино свои мускулы, всю жизнь изоб
ретают небывалый трюк, который для них был бы тем же, чем
для ученого является найденное наконец решение трудной на
учной проблемы. В книге надо будет подробно рассказать о дет
стве младшего из них, о нежной, чуть ли не отеческой заботли
вости старшего. Старший — это сила, младший — грация, в со
единении с народно-поэтическим жизнеощущением, находящим
себе выход в том фантазировании, какое мы видим в номерах
английских клоунов.
Наконец номер, долгое время не получавшийся из-за труд
ности самой задачи, удался. И в тот же день он срывается вслед
ствие мести наездницы, чью любовь отверг младший брат.
Впрочем, женщина появляется только на заднем плане — оба
брата исповедуют некий культ мускулов и во имя него избе
гают женщин, равно как и всего прочего, что умаляет силу.
Младший во время неудавшегося трюка ломает обе ноги, и в
тот день, когда врачи заключают, что он не сможет более
заниматься акробатикой, старший, не желая растравлять его
душевную рану, также решает проститься со своим ремеслом.
Здесь надо будет передать нравственные страдания моего
брата, когда он почувствовал, что мозг его уже не способен со
зидать.
Старший, тоскуя по своему искусству, по ночам, пока млад
ший спит, тайком встает с постели и упражняется в одиноче
стве на чердаке, при свете двух свечей. Но вот как-то раз
младший, неожиданно проснувшись, доползает с трудом до
чердака. Старший брат, обернувшись, видит его, — видит, как
брат наблюдает за ним и как при этом по лицу его тихо стру
ятся слезы. Тогда он кидает трапецию за окно, подходит к брату,
и оба замирают в крепком объятии.
Вещь эта должна быть очень короткой, основное в ней —
чувство и живописные детали.
240
Суббота, 30 декабря.
Сегодня утром закончил «Девку Элизу». Остается только
перечесть. У меня было намерение пойти еще дальше, нашпи
говать рукопись разными любопытными деталями, которые я
мог бы еще почерпнуть в мире проституции и тюрем, но, пожа
луй, это излишне. К тому же и мысль о судебном преследо
вании расхолаживает меня. У меня нет мужества работать над
книгой, которой грозит запрет.
16
Э. и Ж. де Гонкур, т. 2
ГОД 1 8 7 7
Вторник, 2 января.
Небывалая зима! Мой сад засажен деревьями с неопадаю
щей листвой, и, когда стоишь среди их зеленого убора, ощущая
мягкую влажность воздуха, кажется, будто сейчас самый раз
гар весны.
Пятница, 5 января.
В сущности, Бастилия все еще существует — для писателей.
Правда, в тюрьму вас бросают не по тайному приказу министра-
тирана, а по приговору исправительного трибунала, который
рьяно служит правительству. Процедура иная, но результат
тот же, что и в восемнадцатом столетии.
Суббота, 13 января.
Сегодня наша пресса проливает лицемерные слезы над све
жей могилой Бюлоза. Усопший был заклятым врагом всей мыс
лящей братии. Тех несчастных талантливых людей, которые
вынуждены были работать у него на жалованье, он заставлял
совершать всякие унизительные, недостойные писателя по
ступки; когда же они сочли невыносимой ферулу старого типо
графщика, он заставил bravi 1 из своего журнала травить их с
таким бесстыдством, которое было под стать самой шантажист
ской газетенке. Да, вот каков был Бюлоз! И всем это хорошо
известно, и все, преисполненные уважения к его темным путем
нажитому богатству, идут возносить хвалы суровым добродете
лям усопшего.
1 Наемных бандитов ( итал. ) .
242
Пятница, 19 января.
Женщины буржуазного круга сейчас охотятся за Гамбет-
той. Они жаждут зазвать его к себе в дом, чтобы «подавать» его
своим подругам, показывать его, раскинувшегося в небрежной
позе на шелковом диване, посетителям своего салона. Ныне
этот грузный политический деятель стал любопытной игрушкой,
которую салоны отбивают друг у друга. Вот уже две недели
г-жа Шарпантье * засыпает его записками, дипломатическими
посланиями с целью залучить на обед в одну из своих «пятниц»
бывшего диктатора. Бюрти — на ролях посла и почтальона
одновременно — обязан доказывать кое-что сверх того, что со
держится в писульках, и заставить будущего властелина Фран