моих безделушек, номер марсельского «Семафора», упавший в
почтовый ящик, с перепечатанным и расхваленным отрывком
моего романа, а также предстоящий визит директора «Ревю
Попюлер», — несомненно по поводу перепечатки в его газете
«Шери» — доставляют мне, хоть это и глупо, двойное удовле
творение и разбавляют розовой краской мои черные мысли.
Вторник, 1 апреля.
Смех Эбрара напоминает хохот актера, играющего Полиши-
неля-вампира: в конце концов этот непрерывный, постоянный
смех начинает вас смущать, словно веселость автомата.
1 С тем же успехом ( лат. ) .
22 Э. и Ж. де Гонкур, т. 2
337
Среда, 9 апреля.
Сегодня меня навестил Доде. Мы одни. Четыре или пять ча
сов длится наша беседа, беспорядочная беседа, с излияниями
чувств, откровенностями, воспоминаниями, прерываемая мину
тами задумчивости.
Он приводит мне такую подробность, касающуюся литера
турной симпатии, питаемой ко мне его женой. Произведя на
свет Зезе *, вся разбитая после тяжелых родов, она попросила
его почитать ей немного «Госпожу Жервезе». И он признался
мне, что эта нежная ее любовь к моим писаниям возбудила
некоторую ревность у отца и матери его жены.
Потом он стал говорить о будущем своем романе против Ака
демии, план которого он, к моему большому сожалению, пере
делал; роман называется теперь уже не «Бессмертный» *, он
превратился в «трехэтажную махину» и получил наименова
ние — «Развод в великосветском обществе». Причина этого,
по-моему, заключается в том, что, озабоченный успешной про
дажей, Доде хочет втиснуть в книжку множество мелких тем,
тогда как она нуждается лишь в единой главной теме. <...>
Суббота, 12 апреля.
Быть может, артистичность в литературе является залогом
будущего успеха, на который не рассчитывали Золя и Доде, —
залогом успеха, в наши годы подготовленного художественным
воспитанием мужчин и женщин при помощи лекций, посеще
ния музеев, широкого обучения пластическим искусствам, — сло
вом, путем создания поколений, еще больше нашего влюблен
ных в искусство и ищущих его в книгах.
Пасхальное воскресенье.
Весь день провел за чтением переписки Стендаля. Его душа
кажется мне такой же черствой, как его проза.
Уход от литературы представляется мне выходом в отстав
ку, что всегда влечет за собой скуку, приближение к спокойной
неподвижности смерти.
Пятница, 18 апреля.
В книжной лавке Шарпантье у всех на устах улыбка, воз
вещающая об успехе. Из восьми тысяч экземпляров первого
тиража шесть тысяч проданы.
338
Ла Беродьер, у которого я спрашивал фамилию одной семьи
в Бретани, сохранившей переписку Адриенны Лекуврер, ска
зал: «Ах, какое множество любопытных исторических доку
ментов утеряно в наши дни!.. Вот, например, был у меня род
ственник, владелец замка в Пикардии, — его любила танцов
щица Камарго, и в этом замке была комната, называвшаяся
еще недавно, в последние годы, комнатой Камарго. И Камарго
вела с моим родичем переписку. Ну так вот, лет двадцать тому
назад эту переписку сожгли... А если, по величайшей случай
ности, она уцелела бы до сей поры, знаете, где бы она оказа
лась? У де Фаллу!»
Вечером — на возобновленном спектакле «Антони» *. Грече
ские трагедии кажутся мне более гуманными, более современ
ными, чем эта пьеса, написанная в 1830 году.
Суббота, 19 апреля.
Разумеется, я не написал бы этого предисловия к «Шери» *,
если бы у меня не было брата. Сам я сейчас почти получил при
знание, и книги мои раскупаются. Да, я удовлетворяю двум
условиям успеха в нынешнем понимании этого слова. Это бес
спорно, но я должен был выразить громкий протест, горько и
скорбно посетовать на несправедливость, которая преследовала
моего бедного брата до самой его смерти, несмотря на то, что
его доля в нашей работе равна моей.
В сущности, во всех этих гневных воплях по поводу моего
предисловия меня удивляет одно: умственная ограниченность
журналистов и репортеров, которые всякий день поднимают на
смех мещан, лишенных художественного чутья. Я говорю, на
пример, о японском искусстве, а они видят под стеклом витрины
лишь несколько смешных безделушек, о которых им сказали,
что они отличаются самым дурным вкусом и полным отсутст
вием рисунка. Жалкие люди! Они не заметили, что в наши дни
весь импрессионизм — отказ от черноты и т. д. и т. д. — порож
ден созерцанием японских рисунков и подражает их светлым
тонам. Не в большей степени замечено ими и то, что мысль
западного художника, при росписи тарелки или чего бы то ни
было, способна найти и создать только узор, помещенный по
средине вещи, — цельный рисунок или же составленный из двух,
трех, четырех, пяти декоративных деталей, всегда расположен
ных попарно и симметрично, и что подражание в современной
керамике рисунку, сдвинутому на одну сторону предмета, ри
сунку несимметричному, означает измену культу греческого ис
кусства, по крайней мере, в орнаментации.
22*
339
Наконец, вот есть у меня железная пуговица, которую япо
нец пришивает к поясу, чтобы пристегнуть к ней кисет с таба
ком, — пуговица, где под лапой отсутствующего на ней журавля,
летящего за пределами покрытого чернью медальона, виднеется
отражение этого самого журавля в реке, освещенной лучами
луны. Не думается ли вам, что народ, у которого рабочий обла
дает подобным воображением, — что народ этот можно реко
мендовать как учителя другим народам?
И когда я говорил, что японское искусство начинает рево
люционизировать зрительный вкус западных народов, я утверж
дал этим, что японское искусство дарит Западу новый колорит,
новую систему декорирования, наконец, если угодно, поэтиче
скую фантазию, участвующую в созидании предмета искусства,
какой никогда не отыскать даже в самых чудесных украшениях
средних веков и Возрождения.
У Марпона, на углу проезда Оперы, экземпляры «Шери» в
пачках, экземпляры «Шери» на видном месте, экземпляры «Ше-
ри» везде, а рядом с ними книги: «Актриса Фостен», «Жермини
Ласерте», «Сестра Филомена», «Мария-Антуанетта», «Госпожа
де Помпадур» и пр. — настоящее половодье книг с моим именем,
бросающимся в глаза всем прохожим па Итальянском бульваре.
Вторник, 22 апреля.
Все богатство красок для нашего прикладного искусства
мы должны заимствовать у природы. Сегодня мой взор был
привлечен гармонией распустившегося этой ночью в моем саду
анютиного глазка: лилового трилистника на двух ярко-желтых
лепестках. Глядя на этот анютин глазок, я вспомнил, что видел
такое лиловое пятно и ярко-желтый фон на японской вышивке.
Понедельник, 28 апреля.
Обнаруживаю в «Жюстис» письмо Шанфлери, направлен
ное против меня и моего брата и являющееся самым редким
и дурацким образчиком зависти. Он пишет Дювалю из «Эвен-
ман», писателю, пойманному один или два раза на плагиате, —
пишет в связи со статьей, в которой тот разбивает в пух и прах
«Шери», чтобы поздравить его и, питая корыстный интерес к
его будущему, заявить, что после такой статьи можно «еще мно
гого ожидать от журналистики». Право, статью эту стоит сохра
нить, вот она:
«Я редко интересуюсь произведениями моих собратьев, но