На сегодня все.
В.
10 июня
Полвосьмого. Машина Розенов все еще стоит на дорожке у дома Линетт.
11 июня
Утром видела Линетт на дорожке у дома, она брала газету. Окликнула ее, но она не услышала. Пошла в ее сторону, но Линетт убежала в дом. Позвонила — наткнулась на автоответчик.
Сегодня видела на заднем стекле одной машины наклейку: «Я не старею, я просто становлюсь блондинкой». Мне вдруг ужасно захотелось стать блондинкой. Мне нужно стать блондинкой! Я буду блондинкой! И не просто какой-то там светленькой, а платиновой. Позвонила в «Лорен и Боку». Мне повезло, кто-то только что отменил визит, меня смогут принять в понедельник, в девять пятнадцать. Жду не дождусь!
На сегодня все.
В.
12 июня
Оставила Пита с няней и помчалась в «Боку».
— Вы уверены, что хотите это сделать? — Лорен провела пальцами по моим волосам. — Правда хотите избавиться от роскошного рыжего?
Лорен — чьей фамилии я не помню, хотя она уже три года мой стилист, — нерешительно перебирала пряди и ждала ответа.
— Я надеюсь на лучшее, — сказала я. Объяснила, что решилась на большую перемену во внешности. Окраска волос гораздо проще и безопаснее косметической хирургии. Волосы у меня сейчас почти до талии. Значит, у меня будут длинные, соблазнительные светлые волосы. К этому я вполне готова.
— Ладно, — видимо, я ее убедила, — начнем. — Обернула меня серебристой виниловой накидкой. — Вы будете симпатичной блондинкой, Вэлери. И по моему личному опыту, блондинкам и правда веселее живется.
Ее собственные платиновые волосы были собраны в хвост с длинным шиньоном.
— Вам больше не придется открывать перед собой двери, — защебетала другая светловолосая парикмахерша.
— И сидеть по вечерам у телефона, — подхватила другая.
Я еще раз посмотрела в зеркало. О, я была вполне готова к этому, даже больше. Но через три часа, когда Лорен сушила феном мои новые платиновые волосы, я вдруг почувствовала — что-то не так. Произошла какая-то чудовищная ошибка. Впервые стрельнула глазами в зеркало (я отказалась смотреть, пока все не будет готово) и увидела себя — в девяносто лет. Волосы были не платиновые, даже не светлые. Они были белые. В зеркале было нечто среднее между Барбарой Буш и Альбертом Эйнштейном. Объем увеличился раза в четыре. Я в ужасе дотронулась до них. Это были не волосы. Настоящее сено. Меня чуть не вырвало.
— Что за… что произошло? — спросила я, скомандовав себе не реветь.
— Я не знаю… — Лорен растерянно смотрела на мою голову. — Не знаю.
Она попробовала провести по волосам расческой — они затрещали, как прутики на костре.
Велела ей вернуть все назад. Немедленно.
— Я не уйду отсюда, пока мои волосы снова не станут рыжими и нормальными. Понятно?
— Хорошо, хорошо.
Все теперь пялились на меня, все парикмахерши, все клиентки в креслах, все секретарши, все бойфренды, разносчик, маникюрши и массажистки. Женщина в соседнем кресле прошептала:
— Все будет хорошо. Она их сейчас закрепит. Не волнуйтесь.
Через час, когда Лорен смывала краску с волос, я спросила:
— Как они выглядят? — самой было страшно взглянуть в зеркало.
— Ну… они действительно потемнели.
Я выпрямилась и посмотрела на себя. Волосы теперь были цвета платья подружки невесты, которое я надевала на свадьбу сестры Терезы.
Розовато-лиловые.
Желудок дрогнул и взмыл к самому горлу. Было почти три часа. Позвонила няне и попросила ее посидеть с Питом, пока я не вернусь. Лорен шлепнула мне на макушку еще какой-то краски. Через час мои волосы были цвета грязного пенни. Я провела по ним пальцами. В руке остался клок. Клочья, клочья грязно-серых волос, жестких, как сахарная вата. Я заплакала.
— Вэл, я не знаю, что сказать, — прошептала Лорен, качая головой. — Простите ради бога.
Я продолжала плакать, уже не обращая внимания на чужие взгляды.
— Мне надо убраться отсюда. Сейчас же.
Лорен дала мне какой-то укрепляющий кондиционер и полиэтиленовый капюшон. Велела накладывать смесь на волосы и держать по часу каждый день.
— Ваши волосы станут нормальными где-то к среде, — сказала она.
Я понимала, что она морочит мне голову, но все равно взяла кондиционер и колпак. Сейчас одиннадцать двадцать вечера, я держу кондиционер уже шесть часов. Молюсь, чтобы завтра они стали хоть немного крепче. Мне уже все равно, какого они цвета — лишь бы не выпали.