— Прости, Вэлери. — Она опять закрыла лицо ладонями. — Он сказал, что я должна говорить правду.
— Да, но зачем было вытаскивать на свет божий эту стародавнюю историю? Он же тебя не спрашивал про ножи, да? Ты это сделала по своей воле. О чем ты думала, Линетт? Чего ты, черт возьми, хотела? — Меня била дрожь. Боже, Господи, я могу остаться без Пита! Схватила телефон. — Мне надо позвонить адвокату.
— Конечно, конечно, звони. — Она стояла рядом, прикусив кулак, и смотрела на меня. Я все рассказала Омару.
— Что-то вам сегодня слишком везет. — Омар тяжело вздохнул.
— О чем это вы?
Я взглянула на Линетт. Она вернулась к чистке серебра, внимательно слушая. Вид у нее был испуганный.
— Есть хорошая новость и еще одна, очень плохая. — Голос у него был усталый.
— Выкладывайте.
— Хорошая новость — нам не назначили Уиллиса, — сказал Омар, и мое сердце закувыркалось от радости. Не то что хорошая, потрясающая новость! С этим фанатиком у меня не было бы никаких шансов.
— А плохая?
— Плохая — что у вашего мужа было одностороннее слушание дела с судьей Брэндом.
— Омар, говорите по-человечески! Что это все означает? — Мне показалось, грядет что-то катастрофическое.
— Это означает, что ваш муж получил личную консультацию одного из судей. Того, кто будет принимать решение по делу. «Одностроннее» — значит, что они встречались без вас.
— А это вообще законно? — спросила я. — Как такое может быть?
— Да. Боюсь, вполне законно.
— Ну хорошо. Но я так и не поняла, почему это такая плохая новость. Или этот второй судья тоже фанатик отцовских прав?
— Нет, хуже. Это желчный, безжалостный человек, от которого в прошлом году ушла жена. К другой женщине.
— Омар, может, я бестолковая, но никакой проблемы для себя я в этом не вижу.
— Роджер утверждает, что вы развелись с ним по той же причине. И говорит, что имеет доказательства. — Омар помолчал. — Вэлери, видимо, вы мне чего-то не рассказали.
Я расхохоталась. Я? Лесбиянка? С тем же успехом он может утверждать, что я олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике: тело у меня равно не предназначено ни для того, ни для другого.
— По-моему, эта тактика не принесет Роджеру большой выгоды, — сказала я Омару. — Не тот случай.
— У него есть фотографии, — тихо сказал Омар.
— Фотографии чего?
— Не знаю. По крайней мере, Слоан сказал, что у него есть фотографические доказательства. Видимо, этого было достаточно, чтобы убедить Брэнда назначить заседание по пересмотру действующего соглашения об опеке. Роджер добивается опеки полной и единоличной. И боюсь, что свидетельство вашей подруги в данном случае более чем некстати.
— Почему мы не можем привести свидетелей со своей стороны? Эсту, например, тетю Мэри?
— Мы весь зал заседаний можем заполнить сексуальными жертвами Роджера Тисдейла, но это не будет свидетельством против его отцовских качеств. Линетт, кстати, тоже не сказала о нем ничего плохого.
— Почему?
— А вы ее сами спросите. Брэнд назначил заседание на следующую среду, одиннадцать часов. Поговорим позже. Пока же советую вам включить мыслительный движок и подумать, нельзя ли представить суду вопиющие доказательства его отцовской несостоятельности.
— Что сказал твой юрист? — Линетт сосредоточенно скребла сахарницу. Сияние этой посудины уже глаза слепило. Смесь запахов чили и моющей пасты была тошнотворна.
— Сказал, что Роджер хочет получить полную опеку. И твои показания скорее всего помогут ему этого добиться. Так что спасибо, Линетт. Большое спасибо. — Кровь часто била в уши, я закрыла глаза и потерла виски. — Ты больше ничего не хочешь мне рассказать?
— О чем?
— О своем разговоре с адвокатом Роджера.
Линетт принялась за серебряный поднос.
— Слушай, ты можешь оставить пока это чертово серебро и ответить мне? — Я выдернула поднос и опрокинула бутылочку с чистящей жидкостью. Едкое содержимое пролилось на столик и на пол.
— Ничего, ничего, — приговаривала Линетт, вытирая полотенцем лужи, хотя я и не думала извиняться.
— Линетт, что ты еще сказала? Пожалуйста.
— Ну, рассказала о лодочках из мыла, это ты уже знаешь… и что у Роджера была репутация бабника и гуляки…
— Что еще?
— Подожди… — Линетт почесала висок. — Кажется, больше ничего существенного.
— Слоан спрашивал, что ты думаешь о Роджере как об отце? Был ли он хорошим отцом?
Она сделала вид, что пытается извлечь ответ из глубин памяти, хотя обе мы понимали, что все лежит на поверхности.