— Ну? Что?
— Покупка Центра!
— Что-что?
— Я сказал, покупка Центра! Деньги есть. Я слышал, у них финансовые проблемы, и они ищут кого-нибудь, кто взял бы на себя эти дела. Городская больница рассматривала вопрос, но, как я слышал, это безнадежно.
Я даже дышать перестала. Я? Хозяйка Центра?
— Представляешь себе физиономию Кейденс Брэдли, когда объявят о новом хозяине… а это ты!
Сумасшедшая, просто дикая идея. И очень соблазнительная.
На сегодня все.
В.
29 августа
Так взбудоражена, что не могу заснуть. Перспектива стать руководителем Центра слишком интригующая, чтобы хоть на секунду забыть о ней. Стоит закрыть глаза, как мозг начинает вибрировать. Значит, лучше пока оставить мысль о постели и приняться за дневник.
Готова ли я снова связаться с Центром? Не уверена. Когда-то я считала, что мое душевное равновесие и чувство собственного достоинства можно сохранить, только сделав перерыв, и снова, со свежими силами начать карьеру. Или не начать. Но в любом случае больше никогда не соваться в Центр. Теперь я пришла к другой точке зрения. Лучшее, что я могу сейчас сделать для моего душевного равновесия и чувства собственного достоинства — завершить полный круг, вернуться в место, где моя карьера когда-то расцвела и закончилась. Мирно работать с женщиной, которая одним ледяным взглядом могла сделать меня заикой. Кейденс Брэдли, она же Стервозная Амазонка, могла привести меня в крайнее отчаяние очень незначительным усилием — поднятой бровью, раздутыми ноздрями, пренебрежительным взмахом руки с элегантным маникюром. Ее излюбленной и откровенно враждебной манерой было молчание. Когда я входила в комнату, она не то что не приветствовала меня, даже головы от бумаг не поднимала. Но как только появлялся кто-то еще, она бросалась к нему или к ней с преувеличенным энтузиазмом, словно желая сказать: «Ну наконец-то пришел человек, с которым стоит поздороваться!»
Были, конечно, и более явные действия. Приходишь, допустим, на собрание терапевтов и видишь, — судя по недоеденным круассанам и пустым кофейным чашкам, — что все остальные неплохо проводят здесь время уже, как минимум, полчаса. Похоже, Кейденс взяла моду проводить «собрание перед собранием», на котором обсуждались и принимались все жизненно важные решения. Когда я приходила, повестка дня приближалась к концу и обсуждать было практически нечего. Каких только предлогов не изобретала Кейденс для моей изоляции. «Я знаю, что вы все утро возились с клиентами». «Хотела послать вам сообщение о том, что время изменилось, но сообщение не прошло». «Думаю, что повестка дня была вам не интересна». Отношения портились, и она перестала утруждать себя стряпаньем этих отмазок. Она меня просто выжила.
Как кобель, которого вовремя не кастрировали, Кейденс обладала колоссальным собственническим инстинктом. Она не стеснялась метить территорию. Впрочем, это была тонкая работа, не зная Кейденс, можно было подумать, что она просто хочет помочь. Однажды она назначила мне в ассистенты студентку-психологиню, причем я никогда не просила об ассистенте и совершенно не хотела, чтобы эта девица таскалась за мной целыми днями. Попросила Кейденс перевести ее к одному из социальных работников, что она и сделала в конце концов, надувшись и закатив глаза. В другой раз она отправила мою секретаршу на трехдневный компьютерный семинар, видимо, чтобы улучшить ее пользовательские навыки. Мне она об этом сказать не удосужилась и, конечно, не назначила секретарше замену.
Никогда не забуду, как она внезапно отменила форум «Открытое мнение» — мое детище — и даже не предупредила меня. Три года жизни я потратила на разработку «Открытого мнения», задачей которого было прояснение природы психических заболеваний. Он получил две государственные награды, даже был отмечен президентом, но Кейденс Брэдли было на это наплевать. Минута — и она навсегда перечеркнула «Открытое мнение». Нет выбора, сказала она. «Открытое мнение» не принесет прибыли и вызовет отток персонала из Центра.
Тем не менее я не жаловалась. Может, Кейденс и была гиеной в коллективе, но нельзя отрицать, что Центр расцвел под ее бдительным руководством. Она способствовала расширению его влияния, установила прочные связи с девятью ведущими больницами в регионе, разработала приличный веб-сайт. Словом, превратила Центр из конторы типа «ни шатко ни валко» в серьезную, четко функционирующую организацию.
Но эта серьезность и четкость имели оборотную сторону. До назначения Кейденс Центр был оживленным местом профессионального общения, я чувствовала, что меня там уважают и ценят. Когда я говорила на летучках, коллеги обращали на это внимание, и мои предложения (такие, как «Открытое мнение») часто осуществлялись. Появление Кейденс вызвало несколько расхолаживающий эффект. Стоило предложить что-нибудь новое, как люди инстинктивно смотрели на Кейденс, на ее реакцию. А ее реакция, если она вообще давала себе труд отреагировать, всегда была негативной. В коллективе прекратился мозговой штурм. Планы выдвигала только Кейденс, персонал существовал для того, чтобы их выполнять. Общее согласие перестало быть целью, стало не важно, согласен кто-то с Кейденс или нет. Она могла в одностороннем порядке устанавливать свою политику и менять ее, начинать и завершать проекты.