— Вас-то Фабер не оскорбил. Вы станьте на мое место.
— Ну конечно, вы оскорблены, — согласился Видаль. — Фаберу нет прощения. Но, может быть, этот несчастный не понимает, насколько смехотворно его поведение, потому что понять это — означало бы признать, что ты стар и смерть уже совсем близко.
— А мне какое до этого дело? — спросила Антония.
Видаль счел ее реплику вполне законной, но все же, полагая, что должен сделать последнюю попытку в пользу приятеля, подытожил свои аргументы следующими словами:
— Ладно, я согласен, что вы обе правы. Он старый, некрасивый, но мы за это не можем его винить. Никто не бывает старым и некрасивым по своей воле.
Антония посмотрела на него, покачав головой, словно услышала нечто из ряда вон выходящее и прощает его лишь потому, что принимает его таким, каков он есть.
— Нет, дона Исидро не переспоришь. Пойду лучше постираю.
Нелида, отправляясь вслед за ней, успела шепнуть:
— Вы при Антонии так не говорите.
7
Ему явно стало лучше. Долгий день, праздно проведенный дома, пошел на пользу. А не выходил он по совету Нелиды. В полдень, когда собрался пойти в ресторан, он столкнулся с ней в прихожей.
— Не выходите, — сказала девушка. — По-моему, вам сейчас выходить на улицу не следует. Сегодня отдыхайте и завтра совсем поправитесь.
— Ну, знаете, одним воздухом не прокормишься. А у меня нет сил даже вермишель сварить.
— Моя тетя Паула принесла мне коробочку пирожных. Могу я вас угостить?
— Если придете есть их вместе со мной.
— Нет, нет, только не это. Пожалуйста, не обижайтесь. Вы же знаете, люди-то какие.
Вот он и съел — сперва одно, потом второе и так все полдюжины, вкус дивный, и запил несколькими мате. Однако еда, видимо, оказалась тяжелой для желудка, он долго спал днем, спал, как бывало раньше. когда после сиесты просыпаешься и не знаешь, День сейчас или середина ночи. Вставши, снова выпил мате, тщетно ожидая, что Исидорито принесет приемник, который наконец был отдан в починку. Потом, собравшись с силами, сварил вермишель и поел ее с тертым сыром и вчерашним хлебом, запивая красным вином. Когда остались одни крошки, явился Джими.
— Я опоздал? — спросил Джими.
— Трудно поверить, но это так. Уже ничего не осталось.
— Ну не будешь же ты меня уверять, что у тебя не припрятано кое-что в буфете на десерт? Какая-нибудь запеканка? А может, плитка шоколада?
— Да уж ладно, есть шоколад Исидорито. Тебе это, правда, будет вредно.
— Не волнуйся, желудок у меня еще работает, — заявил Джими, быстро откусывая от плитки. — Надеюсь, вы из-за этого не поссоритесь? Кстати, сегодня вечером мы идем играть к Нестору, у него с сыном прекрасные отношения. Так будет безопаснее. Ты пойдешь?
Видаль подумал, что можно бы и пойти — ведь Нелида не узнает, к тому же неплохо будет пообщаться с мальчиками, немного проветриться, рассеяться, а то после целого дня безделья да еще от чувства тяжести в желудке стали возникать мрачные мысли.
— На улице все так же холодно? — спросил он.
— Оденься потеплей, а то похоронные венки нынче дороги.
Видаль накинул на плечи старенькое пончо, и они вышли в темноту.
— Что с тобой? — спросил Джими. — Идешь весь согнутый.
— Да ничего. Боль в пояснице.
— Годы, старина, годы. Кто поумней, заранее смекает, как бороться со старостью. Коли думать о ней, тоска берет, духом падаешь, люди это замечают, говорят тебе, что сдаешься прежде времени. Коли забываешь о ней, тебе напоминают, что каждому овощу свое время, и называют тебя смешным старикашкой. Нет, против старости нет лекарства. Смотри, там на углу толпится народ, небось какая-нибудь уличная компания, или, как их называют, карательный пикет… Давай-ка лучше повернем в обход, чтоб с ними не встречаться.
— Да, со всем можно смириться. Как ты думаешь, два старых, почтенных аргентинца времен нашей молодости стали бы унижаться до таких предосторожностей?
— Ну, знаешь, в то время все были задиристые, а впрочем, когда их никто не видел, может, и они смирялись.
8
Нестор жил с женой и сыном, которого тоже звали Нестор, на улице Хуана Франсиско Cem, в домике, где в сторону улицы выходила столовая и еще одна комната, а третья комната и подсобные помещения были обращены не то к саду, не то к пустырю. Когда два друга вошли в дом, остальные уже были в сборе, в столовой. На стене там висели часы, остановившиеся на двенадцати. Хозяйка дома, сеньора Ре-хина, как обычно, перед друзьями мужа не появлялась; вместо ответа на вопрос о ней он неопределенно указал рукой на задние комнаты.