— Пойдем поскорей, пока он не вернулся, — взмолился Данте. — Исидро уже влип. Его сцапали под предлогом переливания крови. А мы тут не нужны. Не будем же мы держать доктора за руку. Если останетесь, вот увидите, он что-нибудь придумает, чтобы нас схватить. Воспользуемся тем, что его нет, и улизнем. Мне здесь не нравится.
— А кому нравится, — отозвался Аревало.
— Не думаю, что он станет нас ловить, — предположил Рей, — но все равно уже поздно, завтра мне рано вставать, а от нашего присутствия здесь никакой пользы. Исидро, разумеется, должен остаться.
— Конечно, — согласился Видаль. — А вам я советую уйти. Вы нам не нужны.
Рей открыл рот, но ничего не сказал. Данте, как капризный ребенок, тащил его за рукав, подталкивая к двери.
— Они ушли? — спросил Аревало.
— Ушли.
— Ты рассердился.
— Знаешь, они меня слегка возмущают.
— Не сердись. Вспомни, что всегда твердит Джи-ми: с годами тормозящие органы ослабевают. Как у других бывает недержание мочи, так Данте не может сдержать страх.
— Данте слабак, но Рей? Такой крепкий мужчина…
— А он тоже перестал себя сдерживать. Не помнишь, как он в кафе тянул руку к арахису, весь прямо дрожал от жадности? Как многие старики, он тоже потерял стыд.
— Стыд? Да, ты прав. Однажды в отеле у Виласеко…
— От старости он стал отъявленным эгоистом. Уже и не скрывает этого. Его интересуют только собственные удобства и больше ничего.
40
— Значит, вы окажете мне эту услугу? — спросил Каделаго.
— Аревало говорил мне, доктор, — сказал Видаль, следуя за ним по коридору, — что этой воине скоро конец.
— Верите ли, — сказал доктор, печально покачав головой, — психиатрическое отделение не справляется с наплывом молодых. Все являются с одной и той же проблемой: у них боязнь притронуться к старикам. Настоящее отвращение.
— Отвращение? По-моему, это естественно.
— Даже не подают руки, вы представляете? И еще новый неоспоримый симптом: молодые идентифицируют себя со стариками. В ходе этой войны они поняли глубоко и болезненно, что каждый старик — это будущее кого-то молодого. Возможно, их самих! Еще один любопытный факт: у молодых неизменно развивается следующее фантастическое представление: убить старика — все равно что совершить самоубийство.
— А не связано ли это скорее с тем. что жалкий, безобразный вид жертвы делает преступление неприятным?
— Всякий нормальный ребенок, — с некоторым ликованием объяснил доктор, — в какой-то момент своего развития становится потрошителем кошек. Я тоже этим занимался! Потом мы эти игры выбрасываем из памяти, мы их удаляем, извергаем. Вот и нынешняя война пройдет, не оставив следа.
Они вошли в небольшую комнатку. Видаль сказал себе: «Чтобы не раздражать это чучело, я заставляю Нелиду ждать меня и тревожиться!» Он клеветал на себя: он оставался здесь не из боязни кого-то рассердить, а ради возможности быть полезным своему другу Аревало. А может, на самом деле он пришел сюда из-за настояний Рея и теперь дает свою кровь лишь в угоду врачу? Да, для всего можно найти уйму объяснений, как доказывала докторша Исидорито.
— А потом я могу уйти, доктор?
— Вне всякого сомнения. После небольшого отдыха. Вы мне тут несколько минут отдохнете с полным удобством, на кушетке. Кто нас торопит?
— Меня ждут, доктор.
— Поздравляю вас. Не все могут сказать такое.
— Несколько минут, доктор? Сколько?
— Женщины и дети не сдерживают своего нетерпения, но мы, мужчины, научились ждать. Хотя нас абсолютно ничего не ждет, мы ждем.
— Потрясающая мысль! — заметил Видаль.
— Вот и прекрасно, — сказал врач. — Просто укольчик. Ну-ка, вы мне не двигайте ручкой. Дома вы мне выпьете чашку кофе с молоком да стаканчик фруктового сока и будете как новенький. Надо возместить потерю жидкости.
«Несомненно, Нелида уже у себя на улице Гватемала. А если она все же не вернулась?» — подумал Видаль, но отверг эту мысль, она была ему нестерпима.
— Готово? — спросил Видаль.
— Теперь вы закройте глаза и отдыхайте мне, пока я вас не подниму, — ответил Каделаго.
Почему бы не послать к черту этого субъекта и не уйти сразу? Видаль был утомлен, немного даже пал духом и не решился отказываться от предоставлявшихся ему отсрочек — одна за другой, каждая будет последней и очень короткой. Таким вот образом посещение больницы продлилось, превратилось в некий кошмар с бесконечным самооправданием и вспышками тревоги. В конце концов он, очевидно, уснул, потому что ему привиделась кучка парней — среди них он узнал убийц газетчика, — которые восседали на высоких подмостках, как некий грозный трибунал, куда его вызывали.