— Старик!
На какой-то миг он понял этот крик как обвинение, но сразу же узнал голос сына. Он увидел, что его мальчик с поднятыми руками бежит к нему. «Он рад, что меня увидел. Как странно», — подумал он без всякой иронии и без малейшего предчувствия, что очень скоро раскается в подобной мысли. Произошло непонятное смещение образов. Он увидел огромную машину, услышал вопль, услышал звон и лязг сыплющихся осколков и кусков металла. Затем наступил момент полной тишины — вероятно, от столкновения мотор заглох, — и наконец он понял: грузовик наехал на Исидорито, прижал его к автомобилю в глубине. Дальше все перемешалось, словно Видаля напоили допьяна. Возникавшие образы сохраняли свою яркость, но представали без какого-либо порядка. Внимание Видаля было приковано к некоему подобию арлекина, распластанного на одном из автомобилей. Грузовик медленно и очень осторожно пятился назад. Видаль понял, что к нему обращаются. Водитель грузовика объяснял ему с почти любезной улыбкой:
— Одним предателем меньше.
Если с ним будут разговаривать, подумал Видаль, он не услышит ни стонов, ни дыхания сына. Теперь его кто-то обнял и говорил:
— Не смотрите. — Видаль узнал голос Эладио. — И наберитесь мужества.
Поверх плеча Эладио он увидел на земле упавшие с грузовика овощи, и битое стекло, и кровавое пятно.
47
Сидя на скамейке на площади Лас-Эрас, друзья грелись на солнце.
— Они уже не боятся показываться на людях, видишь? — заметил Данте.
— Так и есть, — откликнулся Джими. — На площади целая толпа стариков. Не скажу, что это ее украшает, но, по крайней мере, мы можем жить спокойно.
— Я нахожу, что молодежь держится более вежливо и степенно, — заявил Аревало. — Как будто…
— Вот было бы неприятно, если б им вздумалось на нас напасть, — прервал его Данте.
— Знаете, что мне сказал один парень? — спросил Джими. — Что эта война была кампанией, которая провалилась в своей основе.
— Когда ты говоришь, отвернувшись в другую сторону, я тебя не слышу, — предупредил Данте.
— А знаете, почему она провалилась в своей основе? — продолжал Джими. — Потому что война-то была необходима, но люди идиоты.
— Идиотами всегда были молодые, — заявил Рей. — Как можно предполагать, что у человека неопытного есть мудрость и что с годами она исчезает?
— Мудрости нет, есть честность, — промолвил Аревало. — У юности нет недостатка в добродетелях. Из-за того, что они еще не успели набраться опыта, они не пристрастились к деньгам…
— Идиотская война в идиотском мире, — подытожил Рей. — Любой болван может тебя обозвать стариком и прикончить.
— Когда ты говоришь так, будто у тебя полный рот, я тебя не понимаю, — с раздражением сказал Данте.
Видаль сидел рядом с ним на краю скамейки. «Данте не слышит, остальные заняты разговором, — подумал он. — Улизну». Он быстро повернулся, встал, пересек газон, перешел улицу. «Не знаю, что со мной, но они мне невыносимы. Все невыносимо. А теперь — куда пойти?» — спросил он себя, точно у него был выбор. Неужели ради того, чтобы не расставаться с этими друзьями, он откажется от встречи с девушкой? Смерть Исидорито выбила его из колеи, отшибла охоту ко всему.
Он заметил, что на него с удивлением смотрит какой-то мальчик.
— Не бойся, — сказал он, — я не сумасшедший, я старый и разговариваю сам с собой.
Войдя в свою комнату, он подумал, что только рядом с Нелидой жизнь будет переносимой. Сейчас он вынет из чемодана часть ненужных вещей, этих жалких реликвий, которые он хранил как память о прежних временах, о родителях, о детстве, о первой любви, и без сожаления их сожжет, оставит только свою лучшую одежду (там он должен появиться во всем самом лучшем) и окончательно переберется на улицу Гватемала. С Нелидой он начнет новую жизнь, без воспоминаний, отныне неуместных. Лишь теперь он заметил радиоприемник. «Наконец-то Исидорито позаботился», — сказал он. Произнеся имя сына, он замер, словно вдруг увидел что-то непонятное. В дверь постучали. Видаль вздрогнул — возможно, от страха или от недоумения, кто бы это мог быть. Это была Антония.
— Собираешься уходить? — спросила Антония. — Ты не поверишь, но она тебя еще ждет. Откуда у нее такое терпение?
— Я еще ничего не решил, — ответил он искренне.
— Сказать, что я думаю? Ты похож на капризного юнца.