Потом я вышел в город. Тот приезд был полон эмоций, и не самых приятных, но тогда дело было не в Кракове. Я, правда, приехал с французским паспортом, однако это не давало мне никаких гарантий.
Я повернул с улицы Томаша на улицу Яна, некогда - Святого Томаша и Святого Яна. Улица Томаша стала улицей Людвика Сольского, который святым не был. Яна не тронули, не отняли у него улицу, хоть и лишили святости. На плане Кракова, изданном в 1976 году Государственным объединением картографических издательств в Варшаве, Ян снова фигурирует как Святой.
Итак, я повернул и испытал чувство еще более странное, чем утром. Настолько странное, что вернулся назад и повернул еще раз, чтобы понять, что происходит на этот раз.
А на этот раз происходило то, что поворот за угол свершился с такой плавной легкостью, с какой огибаешь стол в собственной квартире. Этот угол (на галицийском диалекте - "винкель") и мое тело образовывали пространственное единство: руку в перчатке и перчатку в руке. Очагом моих утренних ощущений был мозг, поскольку именно там помещается язык; теперь же все мое тело - стопы, туловище, лабиринт среднего уха - участвовало в этом повороте, столь мне знакомом. И потому неудивительно, что найти объяснение этим моим ощущениям было труднее, чем впечатлениям утренним. Мне никогда не удавалось столь же легко огибать винкель с Елисейских полей на улицу Пьера Шаррона, хотя в Париже я прожил без малого двадцать два года. Здесь же винкель буквально прилегал ко мне, а я к нему.
Я ничего никому не советую и никого не отговариваю, каждый человек неповторим, и каждый должен решать за себя. К тому же человек со временем меняется, или скорее - время его меняет. Когда-то этот винкель стал для меня просто невыносимым, для чего было немало причин, и плохо бы мне пришлось, не уйди я от него далеко и надолго. Будет ли мне хорошо, когда я к нему вернусь? Не знаю, с годами я научился не знать.
Ранчо "Ла Эпифания", 28 мая 1996 г.
Перед испанским нашествием в столице появилась Плакальщица, призрак женщины, которая по ночам блуждала по городу и оплакивала своих детей. Теперь она появилась вновь.
Появилось и нечто новое: таинственное чудовище, напоминающее вампира, гигантскую летучую мышь и дьявола со средневековых гравюр. Вампир не удовольствовался столицей, он появлялся в разных концах страны, а страна эта огромна. Народ устраивает облавы, пользуясь случаем, уничтожает последних ягуаров, разрушает колонии летучих мышей в пещерах, все живое, что подворачивается под руку. Катастрофическая засуха, которая привела к истощению запасов кукурузы - основного продукта питания в Мексике, заставляет животных из пустынных мест подходить к селениям в поисках воды. Их тоже убивают ради святого дела - борьбы с Демоном. Священники устраивают процессии, местные касики организуют крестовые походы. Демона встречали и продолжают встречать повсюду. Если это случается днем - то выходит все население, вооружившись кто чем может, и окружает участок, где он был замечен. Находят дикого кота или койота и убивают с особой жестокостью. В нашей деревушке никто не выходит из дома после сумерек, а работающие у нас женщины уже в ранние послеполуденные часы начинают нервничать, и все у них валится из рук, потому что по дороге к деревушке их подстерегает Демон.
В Мексике ко мне вернулось то, что овладело мной на девятом году жизни и не отпускало следующие двадцать четыре года: страх. Я излечился от него только в прекрасно устроенной и блаженной Западной Европе. И вот теперь снова.
Коллективный страх, неуверенность во всем, ожидание катастрофы. Началось это года полтора тому назад и продолжает нарастать. А всего семь лет назад эта страна была стабильной, пользовалась предпочтением международного капитала и все шло к лучшему. В Мехико было безопасней, чем в Нью-Йорке, динамичный средний класс, малые и средние предприниматели кормили постсоциалистического паразита - национализированную промышленность и бюрократию, и еще оставались средства на инвестиции. Расточительство и коррупция не прекращались, но тогда было из чего красть. Партийно-государственные хозяева страны в сговоре с профсоюзами - этим "завоеванием революции", насквозь мафиозным, до такой степени нажрались, что, казалось, больше им уже не проглотить. Заблуждение всегда хочется больше. А деньги все шли в Мексику, великие проекты и стройки, великие надежды.
Пока не выяснилось, что за всем этим кроется. Президент Карлос Салинас со своим окружением точно к окончанию срока правления оприходовал все, что подготовил для себя за шесть лет президентства. В процессе реформ и приватизации он продал по себестоимости самому себе и своим приятелям систему телекоммуникаций, включая два спутника, банки, супермаркеты, концессии и паи, после чего бежал за границу, оставаясь частным владельцем половины страны, куда пришел голод, эпидемии, анархия, бандитизм и Демон.
Старый мексиканский Демон, пребывавший во сне последние семьдесят лет. Мексиканский народ вынесет все, кроме самого себя. Соблазн саморазрушения здесь весьма силен, а когда его не уравновешивают обстоятельства, он становится сильнее инстинкта самосохранения. Несколько лет назад людей словно обуяло помешательство. Разумеется, тут был и страх, но как бы и ожидание чего-то ужасного и вместе с тем освобождающего - высвобождение Демона.
Все стали какими-то напряженными и в то же время словно погрузились в летаргию. Хаотичность не только общественной деятельности, но и частной жизни, и прежде весьма здесь заметная, стала поразительной, ошеломляющей. Как будто люди, погруженные в себя, находящиеся во власти дурных сновидений, шествуют к чему-то великому, возвышающемуся над повседневностью - и потому не стоит уделять ей внимания. И чем ближе жертвенные костры, тем больше все валится у них из рук. Как тарелки у женщин, погруженных в мысли о Демоне, который ждет на дороге.