Таким было ее первое знакомство с собой в непривычной обстановке.
– Понятно, – сочувственно произнесла одна из девочек и предложила вместе пойти устраиваться на ночлег.
– Спасибо, я не одна, мне подружки помогут, – пробормотала Галя, уже стыдясь своей слабости.
«Никогда не была нюней, не предполагала, что окажусь слабачкой», – удивлялась самой себе Галя.
Слезы почему-то не облегчили ее состояния. Измученная многочасовым стоянием в очереди, а главное, чувством собственной неполноценности, многократно испытанным за первый неуспешно закончившийся день, она раскисла. Ей показалось, что все у нее теперь пойдет неудачно, и что, может быть, она зря, наперекор матери поехала в этот неприветливый город. То ли было в деревне!
Подошел никогда не унывающий Василий. «Наши девчонки на восемнадцатом этаже. Пойдем к ним», – позвал он. Но там никого не оказалось. Василий пошел разыскивать друзей. Вскоре он вернулся один и успокоил Галю, сказав, что ее подруги и Валерка, скорее всего, уже дрыхнут где-нибудь без задних ног, и что он тоже нашел место для ночлега. Галя машинально отправилась за ним. На выбранном этаже, высокие, незнакомые цветы украшали огромный, пустой холл. Но они не вызвали у Гали теплых чувств. Она опустилась на чемодан и снова расплакалась.
Что-то незнакомое, настораживающее, хитровато-деловитое и расчетливое почувствовала Галя в странно суетливых движениях Василия, но она списала это впечатление на счет своей раздраженности и усталости. И тут Василий обнаружил балкон. Это неожиданное открытие привело его, как ей показалось, в неописуемый восторг. Он-то и усмирил проснувшееся в ней недоверчивое беспокойство. Василий схватил Галю за руку и потащил к открытому окну.
– Галка, смотри, какие звезды! – закричал он.
А она глянула вниз. В черноте огромного двора, как в зияющем ущелье, где-то глубоко-глубоко внизу светилось несколько огоньков. Посмотрела перед собой, на город – бесчисленные таинственные цветные вспышки рисовали причудливые, хаотичные картины… И она в этом огромном мире одна – неустроенная, несчастная... Подняла глаза к необъятному низкому тяжелому небу, слегка расцвеченному бледными звездами – и совсем потухла, растворенная в его черноте. Переизбыток впечатлений окончательно обессилил ее. Так захотелось к бабушке! Галя нащупала в темноте какое-то подобие кресла и опустилась в него. Василий пристроился рядом, на подлокотнике.
– Да ты совсем озябла, – произнес он тихим шепотом, осторожно касаясь ее плеча.
Силы покинули Галю. Но не это было главным. Морально была раздавлена. И Валерки с девчонками не было рядом. Бросили ее. С ними приободрилась бы. Наплакавшись, Галя незаметно погрузилась в тяжелую полудрему. На нее напало абсолютное безразличие ко всему, что происходило в этот день. Ей не хотелось суеты, волнений. Спать, спать, спать.
Во сне Гале казалось, что кто-то – может быть, бабушка – осторожно накрывает ее теплым ватным одеялом. Минуты ли прошли после этого момента, часы ли, она не знала. Только разбудило ее что-то непонятное и неприятное: будто свалилось на нее тяжелое, хрипло дышащее животное. Приняв происходящее за дурной сон, она попыталась окончательно проснуться. Секундная резкая боль… затем тупая, ноющая, тянущая, окончательно приведшая ее в чувство...
Галя открыла глаза, шевельнулась, пытаясь понять, где она, что с ней?.. Луна освещала балкон. Было очень тихо. Она лежала на двух придвинутых друг к другу креслах. Василий сидел рядом на полу с настороженно-испуганным лицом. С трудом стал доходить смысл произошедшего, но он бесцветный, безразличный, далекий... как бы из глубины подсознания. Нет… не доходит, неопределенно маячит в затуманенном сном мозгу. И только тупая, ноющая боль напоминает о реальности странного пробуждения.
Почему-то непонятные, неосознанные, тихие, горькие слезы полились сами собой. «Не может быть… Мои женские дела пришли, – ухватилась за спасительную соломинку Галя, наивно ожидая чуда. – Так не время, – тут же поняла она свою бесхитростную попытку успокоить себя. – Ничего не было, ничего не произошло, – по-детски упорствовала она в своем нежелании признать случившееся. – Мне только совсем чуть-чуть было больно, а сейчас там, внутри, все саднит как при «гостях».
Но какая тоска на душе! Отчего? Будто из жизни ушло что-то очень важное, будто лишилась чего-то ценного, необходимого. Оно безвозвратно утеряно. Нарушена тонкая, целомудренная грань двух миров – детского и взрослого, – разделяющая мир чистый, нежный, добрый и незнакомый, жестокий, противоречивый, к которому я, не зная его законов, никогда не стремилась? Откуда во мне эти горькие мысли и слова? Словно кто-то независимо от моего желания нашептывает их мне на ухо… Получается, что сообщение о локальном нарушении и боли в поврежденном участке тела передалось по нервным окончаниям в мозг, а он уже задействовал какие-то особые системы, отделы чувств, после которых во мне возникло душевное смятение и сердечная боль. Ведь если я порежу палец, эти ощущения не возникнут… У человека есть подсознание и сознание, связывающие физическое состояние организма с его моральными ощущениями? Они контролируют, но не спасают… – Галя попыталась проникнуть в неизвестную ей область науки. – Может, я имела эти нравственные знания на генетическом уровне, а сегодня они проявились. Наша «анатомичка» что-то похожее как-то после уроков пыталась нам разъяснять, но говорила, что эти идеи пока под запретом… Она у нас передовых взглядов… Все это только теории.