только на пару шагов, как тебя догоняют кулаком в челюсть. По инерции чуть не заваливаюсь вместе с тобой, но в последний момент ты разжимаешь пальцы. Сцепившись, катаетесь с Артёмом по траве. Вадим остаётся возле меня, наблюдая драку со стороны. Через пару ударов ты сдаёшься, извиняешься, предлагаешь помириться, но избиение продолжается. - Убивают! - орёшь так, что у меня кровь стынет в жилах. Лихорадочно ищу выход. Звонить мне не дадут. Просить, умолять? По остервенению на лицах твоих новых знакомых ясно, что бесполезно. С визгом запрыгивать кому-то на спину? Ещё более нелепо, в жизни ни разу не дралась. Бежать к трассе, тормозить машины? Догонят раньше, да и не останавливается здесь никто. Сквозь жидкий лесок замечаю, как на обочине чуть поодаль тормозит фура. Водитель выходит размяться и покурить. Вот он, единственный вариант. Как бегун, я вообще-то не очень, но надо выложиться на всю, внезапность тоже небольшой, но плюс. Мужчина рядом так увлечён зрелищем, что почти не обращает на меня внимания. Собираюсь с духом, делаю рывок и... слышу твои сбивчивые вскрики: - Беги! Беги! В полицию! Приведи ментов! Теперь я в центре внимания. Крепкая рука тут же ловит за капюшон, пресекая едва начатое движение. Вот, спасибо, родной. Чего тебе не молчалось?! Фура уехала, за мною смотрят. Тебя даже уже не бьют, просто методично объясняют, как ты не прав, и что такими словами не бросаются. Еле слышно соглашаешься, но на этом действо не кончается. Вадим не торопясь раскладывает нож. Смотрю на его испачканные в золе пальцы, бликующее лезвие. Если я сейчас что-то и чувствую, так это злость на твою дурость и спесь. Это ж надо было так вляпаться! Вадим делает шаг в вашу сторону. Ты с новыми силами пытаешься вывернуться из-под сидящего сверху Артёма, бормочешь что-то, грозишь связями в прокуратуре. - Не дёргайся, только ногу проткнём, чтоб запомнилось лучше, - прикрикивают резко, и ты затихаешь. Ловлю себя на странной мысли... что мне всё равно. Выходит, Юльке не соврала. Какой-то частью сознания я даже непротив на это посмотреть. Но тут же упрямо возникают наглухо ввинченные нормы морали: пришла с тобой, значит, должна с тобой и уйти. И вообще всё это неправильно... Слегка тяну Вадима за рукав. - Да не бойся ты, живой будет, - по-своему расценивает тот мои намерения. - Он своё получил... Не пачкайся, - говорю просто, как чувствую. - У тебя срок условный, - припоминаю их разговоры в машине. - Зачем тебе? Из-за него... Вадим смотрит на меня долго и настороженно. Пожалуй, слишком долго. Я уже начинаю подозревать, что разговорчивость мне выйдет боком. Но он хмыкает и складывает нож. Хлопают двери, и машина срывается с места. Мы остаёмся с тобой одни на примятой поляне. - Где телефон?! Ментов вызывай! - тут же вскакиваешь, вытирая разбитый нос. - Ной, что убивают, а то не приедут! Быстро тащишь за руку к дороге, запоздало матерясь вслед уже скрывшимся приятелям. Хоть на вид ничего кроме разбитого носа и ссадины на руке тебя не беспокоит, но состояние далеко от адекватного. Может, сотрясение? Делаю вид, что жду ответа, но на самом деле сразу сбрасываю звонки, надеюсь, что тебя отпустит. - Занято, - жму плечами. - Может, домой лучше? Сейчас всё обработаем... - Нет, уж! - сопишь ты. - Я их посажу! - Побои снимем и в ментовку! Долго добираемся до автобусной остановки, потом едем в травмпункт. Уже на ступеньках мед. учреждения ты стонешь, закатываешь глаза и повисаешь у меня на плече. Испуганно подхватываю обмякшее тело и слышу недовольное шипение в ухо: - Не пялься! Сделай вид, что всю дорогу тащила. Скажешь, двое били... ногами. Нет, лучше битой! Слава богу, меня не спрашивают. Диагноз врача: ушибы, ссадины, лёгкое сотрясение. На улицу выходишь злой, забыв о роли умирающего. - Всё равно буду писать заявление! Пошли... В кабинете следователя садишься за стол, я прохожу к стене на свободные стулья, облокачиваюсь на руку, прикрываю глаза. Рассказывай сам, а то вдруг я что-то перепутаю. Может быть, их было уже не двое, а четверо? Четверо мордоворотов с багажником оружия... Первые твои слова заставляют резко очнуться. - Ради себя, я бы не пришёл, - расправив плечи, начинаешь проникновенно-трагичным голосом. - В морду дали - фигня, заживёт. Но они хотели изнасиловать мою девушку! Потрясённо смотрю на тебя округлившимися глазами. Следователю звонят, и он выходит в коридор, оставляя нас наедине. - Скажешь, что приставали, одежду стаскивали, а я заступился! - шепчешь торопливо, оглядываясь на дверь. - С ума сошёл? - Скажешь! - приглушённо рычишь ты, видимо, жалея, что нельзя рявкнуть в полную силу. Упрямо мотаю головой. Возвращается следователь. И ты, кидая на меня многообещающие взгляды, тянешь, что, ну может быть, и не хотели насиловать... А просто тебе так показалось... И ещё был нож! Пытались зарезать! Девушка подтвердит. - Ах, вот ты какая... - ядовито иронизируешь по дороге домой. - За разбитый нос их не посадят! Не понимаешь? Тебе трудно было заявление подмахнуть? - Так нельзя. - А бить меня можно?! Мы вместе, мы должны быть заодно! Не хочется их наказать? - Ты сам нарвался, а меня пальцем не тронули! - не выдерживаю я. - Вот это и странно, - подозрительно щуришься. - Даже не облапали... Что ты им сказала? - Ничего. - Врёшь! Молчу и отворачиваюсь, думай, что хочешь. - Ведьма! - ни с того ни с сего выдыхаешь поражённо. Разглядываешь, словно впервые видишь. - Может, ты и меня приворожила, а? Признайся! Меняю направление, иду в другую сторону, не знаю куда, всё равно. Вдогонку слышу: - Куда пошла?! Ты моя жена! Усмехаюсь сквозь слёзы: мы не расписаны, просто вместе живём, но ты говоришь, что даже про себя называешь женой. Как мило. А я всё чаще ловлю себя на том, что в мыслях называю тебя тварью. Август Твои синяки прошли, ссадины зажили, но успокоиться ты не мог долго. Снова встречался со следователем, куда-то ездил, звонил, писал... А потом вдруг испугался и забрал заявление. До тебя вдруг дошло, что мир тесен, а уж этот городок тем более. Пробежки в прокуратуру не остались незамеченными, а каждый десятый здесь сидел... Ты так долго старался быть «реальным пацаном», жить «по понятиям», втирался в доверие, искал покровителей «на всякий пожарный», чтобы прикрыли и защитили на зоне... и вдруг прописался в участке. У многих возникли вопросы. - Что ж ты к нам-то не пришёл? Почему к ментам? - тяжело вздыхает один из твоих «очень важных людей». - Если всё, как говоришь, то сами бы их нашли. Чего шуметь было? - Да, я-то понимаю... - киваешь поспешно. - Это Олеська ментов вызвала! Как нож увидела, так и пересралась вся. Баба, что с неё возьмёшь... Вскоре знакомый уходит, кинув на прощанье пару нелестных замечаний об умственных способностях твоей «курицы» и проблемах, которые ты из-за неё нажил. Соглашаешься, мол, что есть, то есть... Недалёкая. Но чего уж теперь, дурочек не судят. - Зачем ты так сказал? - мне непонятно и обидно. Ты не в первый раз, походя, перекладываешь свою вину на других. - А что я должен был сказать? - удивляешься. - Правду! - Что, испугалась? - довольно ухмыляешься ты. - Не дрейфь. Они тебе ничего не сделают, поворчат, поплюются вслед. Переживёшь. Тебе можно быть стукачом. - Почему? - Потому что ты баба! - восклицаешь удивлённый моей непонятливостью. - Тебе можно было вызывать ментов, умолять, скулить, хоть уссаться на этой поляне! Можно! Это все поймут. А мне нельзя. Я мужик! До тебя хоть доходит, что будет, если они узнают?! Возмущение готовое перейти в очередной скандал стихает почти на самом пике, растерянно замолкаешь, глядя, как я укладываю в небольшую дорожную сумку документы и вещи. - Ты куда? - К матери. - Надолго? - Навсегда. И снова начинаются танцы с бубном или игра на дудочке для проснувшейся кобры... Не знаю, как ещё назвать, твои самоотверженные попытки меня образумить. Конечно, безумно льстит, что я опять и «ласточка», и «солнышко», и даже «чистый родник, соль жизни»... Но, кажется, теперь я созрела. Созрела и свалилась с ветки. - Неужели любовь умерла? - удручённо вопрошаешь, смахивая ладонью слёзы. Умерла? Нет... неподходящее слово. Звучит, как трагическая случайность, несчастный случай... Это не про нас. Наша любовь сдохла, хрипя и корчась на холодном полу от множественных ножевых... причём довольно давно. Так что извини, но между нами только полуразложившийся труп, которому ты сейчас пытаешься делать искусственное дыхание. Не воротит? Кладу на стол ключи от квартиры, жалостливо оглядываю выращенное из косточки апельсиновое дерево - с собой не утащить, подхватываю багаж и направляюсь к остановке. Через минуту ты летишь следом. - Не отпущу... - шепчешь нежно, тоскливо, отчаянно. - Это ошибка. Самая страшная в жизни ошибка. Не казни. В покрасневших глазах, стоят слёзы. Ты словно не замечаешь народа вокруг, кусаешь губы, начинаешь опускаться на колени, еле успеваю перехватить. Привычным жестом хочется обнять, успокоить, сказать, что всё будет хорошо. Но на этот раз сдерживаюсь. Ничего уже не будет хорошо, а если честно, никогда и не было. - Олеська, я за тобой! Как собака... хочешь гони, хочешь камнями зашвыривай. К твоим родителям поеду. Расскажу им всё, как есть, пусть хоть убивают. Заслужил... Невольные слушатели сочувственно вздыхают, бабулька на лавочке тихонько плачет, видимо, вспомнив что-то своё. Вот ведь... зараза! Как же ты так умеешь? Только что ненавидела тебя до чёрных мушек перед глазами, а теперь... просто плохо. Тяжело и больно. Ты и в самом деле собрался. Оплачиваешь место в плацкартном вагоне - в