когда ты весь больной, ни печку сам не растопишь, ни воды не принесёшь. Уютно прижимаешься ко мне, когда подсаживаюсь на твою постель с супом. Тихонько начинаешь вспоминать, как было страшно в яме, как били, выводили на расстрел каждый день... Сглатываю тяжёлый комок, обнимаю крепко-крепко, стараясь закрыть собою от всего, от тех кошмаров, от целого мира... Выбираем новогоднюю комедию, комментируем по ходу действия, шутим, болтаем. На душе тепло и легко. Мне никуда не нужно, моё место рядом с тобою. *** Новый год, а настроения нет совсем. Не знаю, что со мною происходит. Всё тусклое и серое, ничего не хочется. Ты с утра как заводной, готовишься к приёму гостей, что-то чинишь, красишь, расставляешь. Все должны видеть, какой ты образцовый семьянин, хозяйственный и рукастый, дом - полная чаша. Вместе с болезнью улетучилось и благодушие. Снова огрызаешься, чтоб я не хлопала глазами, а бегала шустрей: подметала, мыла, готовила... Отдельное замечание - заняться собой и не позорить перед людьми. Половина двенадцатого... Сижу в кругу своих новых подружек, стараюсь быть общительной и раскованной. Очень стараюсь. Чем и заслуживаю твой одобрительный взгляд. Мы говорим ни о чём, но они все правильные и яркие девочки - жёны и подруги твоих знакомых. Общих точек соприкосновения у меня с ними нет, общих интересов тоже, взгляды на жизнь расходятся, и мы обсуждаем новый цвет лака для ногтей, скрывая обоюдную неприязнь натянутыми улыбками. Гости хвалят стол, а ты меня. Красноречия тебе не занимать, пафосные стихи в мою честь и подарок под восторженное аханье собравшихся. В пакете с лентой ярко-красный ремень с огромной пряжкой в стразах и того же цвета помада. По твоей просьбе сразу примеряю презент и крашу губы. Ты восторгаешься, гости одобряют: - Ты шикарна! Просто секси... Улыбаюсь, киваю. Ты очень хочешь сделать из меня королеву, но почему-то чувствую я себя проституткой. Январь Мы отправляемся в гости к твоей маме, она переехала в другой город. - Надо же ей увидеть будущую невестку, - радостно заявляешь ты. - Ух, Олеська! - горячо шепчешь, сгребая в охапку, - если бы не ты, давно руки на себя наложил... Только тобою и живу. Я стала как-то странно слышать слова: «Только тобою и живу» ... Именно мною... Порой кажется, что засчёт меня или даже вместо... Всю дорогу молчу, боюсь ляпнуть что-нибудь не то, случайно разозлить. Хоть бы один день без упрёков и недовольства... устала. Ты меж тем спокоен и разговорчив, ухаживаешь, приносишь чай, рассказываешь о детстве, о родителях, смешной соседской собаке... Помолчав, делишься неприятным откровением - мать слегка тронулась умом, поэтому до сих пор и не знакомил. Тебя это очень печалит, но сделать, похоже, ничего нельзя. - Она с виду вполне нормальная. По дому делает, в магазин ходит. Но... Оказывается, у родительницы один странный бзик - она тебя боится. Ни в какую не остаётся с тобой наедине, жалуется соседям, будто сын её бьёт и грозится в окно выкинуть, даже в полицию звонила. - А ведь я же её люблю, она мать моя... - сокрушаешься ты. - Ни разу даже голос на неё не повысил. Тебе тяжело об этом говорить, вздыхаешь, тянешься ко мне за утешением. Я обнимаю и целую в висок: - Надо же как... Несчастный ты мой человек, без родителей плохо... Нам открывает дверь ещё совсем не старая женщина вполне адекватного вида. Дома чисто, закипает чайник. Тамара Ивановна суетится у плиты, распаковывает различные вкусности к чаю. - Тортик бы ещё надо, - спохватывается она. - Дим, сходи за тортиком. Ты как-то слегка напрягаешься и медленно киваешь, беря меня за руку. - Сейчас сбегаем. Тамара Ивановна, неловко улыбаясь, начинает лопотать что-то про то, что «девочку с собой таскать не обязательно, одному быстрее». - Вместе пойдём, - обрываешь ты её жалкие потуги. Мать угодливо кивает и скрывается на кухне. - Боюсь тебя с ней оставлять, - поясняешь уже на ходу, - мало ли, чего выкинет... Неопределённо пожимаю плечами, буйной родительница мне не показалась, но тебе, наверное, виднее. За столом все предельно вежливы и благожелательны. Тамара Ивановна с интересом слушает рассказ о совместной жизни, доме, планах. Кажется, искренне радуется за нас. Ты не упускаешь случая похвалиться перекрытой крышей, новым крыльцом, резными наличниками, как и положено заботливому сыну интересуешься её здоровьем и просишь поберечь себя, хотя бы ради внуков. Речь заходит о свадьбе. Мать живо пересказывает слухи, о том, где купить самое лучшее платье, умиляется, по-старчески вздыхая. Душевное чаепитие, но между вами словно натянутая струна. Отчего у меня такое ощущение, что вы постоянно играете в гляделки? Ты извиняешься и скрываешься за дверью туалета. Мать, ещё не отсмеявшись от рассказанной шутки, что-то напутственно кричит тебе вслед про заедающий шпингалет и мигающую лампочку, а когда я поднимаю от чашки глаза, передо мною сидит уже совсем другой человек. Бледная, сгорбившаяся женщина с расширенными от страха глазами. - Он больной, - шепчет Тамара Ивановна одними губами, то и дело оглядываясь на закрывшуюся дверь. - Он тебя погубит, дурочка... В следующее мгновение ты уже в комнате. - Что притихли? - посмеиваешься, возвращаясь к прерванной беседе, а взгляд напряжённо мечется от матери ко мне и обратно, жадно шаря по лицам. Всю обратную дорогу ты спишь, сладко посапывая на моём кроличьем воротнике. А я всё прокручиваю в голове тот момент... Что это было? Бред больной женщины? Но даже не слова меня зацепили. Другое... Тамара Ивановна характером, чертами лица, суетливой заботой вокруг сына поразительно напоминает одного человека... меня. Февраль Тема свадьбы тебя не оставляет. Недавно вечером, после крепкого чая и задушевных бесед ты даже предложил сделать мальчика, сразу не сходя с места, рыженького такого Антошку... Я представила рядом с собой конопатого малыша и мужа, довольного, играющего с сыном. Улыбнулась. А свадьба... Ты как-то очень быстро решил когда и где она будет, что я не успела понять хочу ли... Наверное, должна хотеть, ведь я же тебя люблю. Надо признаться, что это уже не та всепрощающая, слепая любовь, от которой меня коротило и замыкало, как неисправную ёлочную гирлянду, но ведь так и должно быть. Страсть становится нежностью, заботой, человеческим теплом. *** Меня посещают крамольные мысли. Я так устала от перепадов твоего настроения, от образа гламурной домохозяйки, идиотских ритуалов по правильной расстановке посуды в шкафу... С тоской вспоминаю то время, когда мы ещё не были знакомы, и я носила то, что нравилось мне, общалась, с кем хотела, не красилась в шесть утра возле настольной лампы, чтоб мой внешний вид при пробуждении, не дай бог, не оскорбил твоего эстетического вкуса... Оказывается, это было так здорово! Я хочу уйти. *** Собралась с духом, и озвучила своё решение. Ты сказал, что я такая же, как все, что зря мне поверил, что я обманула, посмеялась... Ты долго говорил и был на удивление спокойным и таким потерянным. В конце я уже рыдала, чувствуя себя настоящей предательницей, ведь и, правда же, обещала помочь, знала, на что иду. А ты не виноват, ты хороший, это просто болезнь... Не помню, как помирились, но сразу стало легче дышать. На пару плакали от радости. Надо же, из-за сиюминутной слабости чуть не сделала такую глупость! Шмыгая носом, объясняла, что мне не нравится в наших отношениях. Ты внимательно слушал, соглашался и просил прощения. Говорил, что даже не подозревал, как сильно меня это всё задевает, что если б знал, то никогда... Матерью клялся - никогда больше не позволишь себе орать, будешь уходить в гараж и там беситься, если уж совсем приспичит. Я заснула в твоих объятиях успокоенная и убаюканная. Оказывается, всего-то и надо было - просто поговорить, а не молчать и дуться. Сама виновата. Март Наконец-то весна! У нас столько планов, столько дел, но я счастлива. Ты действительно изменился, мы легко общаемся, много времени проводим вместе, понимаем друг друга с полуслова. Среди твоих знакомых есть отличные люди, интересные и творческие. Часто ходим в гости, выбираемся в музеи. Присмотрели новый дом. Ну, в самом деле, времянка - это несерьёзно, а уж если будут дети... *** Дура. Какие дети, какой дом?! Вчера даже соседи прибежали, думали, что меня убивают. А началось всё невинно: решила тебя порадовать. Приготовила на ужин своё фирменное блюдо - пирог с треской в сливочно-сырном соусе. Оказалось, что треску ты не любишь, а конкретно этот сыр так и просто ненавидишь. А я заранее не удосужилась узнать, и ты теперь остался голодным. Пирог полетел в окно собакам, а за ним и стулья, планомерно, один за другим все четыре штуки. Стол бы ты тоже выкинул, но он не пролез. *** Я хочу, чтоб меня кто-нибудь спас. Дожили... Заезженная пластинка играет одну и ту же мелодию: срыв - идиллия - срыв. Это не жизнь, это вечное ожидание. Кажется, чего проще - встать и уйти... А не выходит. Ты манипулируешь жалостью, чувством вины, чувством долга и порядочности. Как только моё терпение лопается, находишь тысячу способов удержать, вымаливаешь четыреста первый «последний шанс», и я остаюсь, хотя прекрасно понимаю, что ничего не изменится. И твои слёзы... коронный номер, на который я всегда ведусь. Ведь если человек плачет, значит ему очень плохо, правда? Ему больно... А я не хочу, чтоб тебе было больно. Я ведь всё ещё тебя люблю. Апрель Выхода нет. Расставаться ты категорически не желаешь. Пробовала уходить, уезжать, прятаться, но ты и мёртвого достанешь. И как ни странно,