я, стараюсь подняться с кровати и чуть не вскрикиваю от боли. Правую ногу будто придавило бетонной плитой. Откидываю одеяло: голень раздуло, в ней что-то тюкает и пульсирует. Дотягиваюсь до аптечки, выуживаю градусник. Ртутный столбик меньше чем за минуту доползает до отметки тридцать девять и девять. Нашариваю глазами тебя. Сидишь на кресле спиной к кровати, экран мерцает порно роликом. - Дим, вызови «скорую»... Твоя рука двигается очень интенсивно, видимо, я вообще не вовремя. - Ладно, ща... пять минут, - отрывисто выдыхаешь, не оборачиваясь. - Дим... Пять минут, конечно, ничего не решат, но меня снова уволакивает в мутную дрёму, и я боюсь отключиться. - Ну, чего у тебя опять случилось? - разворачиваешься со вздохом. Видимо, выгляжу я также плохо, как себя чувствую, потому что ты удивлённо моргаешь и принимаешься активно одеваться. «Скорая» приезжает минут через сорок и сразу увозит в городскую больницу, там на меня орёт уже хирург: - Неделя?! Ты терпела неделю?! Тебе что, жить надоело?! Спустя час отправляют под нож. Местная анастезия, яркий свет и запах лекарства. Неудобно как... взяла и добавила людям работы в ночную смену. Обезболивающее почему-то не берёт, и я во всех подробностях ощущаю движение скальпеля, инструменты под кожей... Хирург то и дело прикрикивает, чтоб я не дёргалась и не совершала лишних телодвижений. Изо всех сил вцепляюсь в край кушетки над головой, пытаясь уменьшить ёрзанье и... ору благим матом нараспев. Не подозревала, что умею визжать на ультразвуке, попутно выдавая такие перлы. Матерящийся дельфин... От этой картинки меня начинает потряхивать истеричный смех. Присутствующие напряжённо наблюдают мои гримасы. Пока ногу бинтуют, стараюсь более менее связно извиниться перед медсестрой и хирургом, особенно пред хирургом. Как раз его-то во время операции я и посылала особенно упорно и в разных направлениях. Стыдно вспомнить, что наговорила незнакомому человеку вдвое старше меня, который в это время пытался помочь... К моему удивлению, врач тихонько посмеивается и уже в дверях бросает через плечо: - Молодец, дочка. Выдержала. *** Целый день уколы: антибиотики и жаропонижающее. Каждая перевязка - как персональная пытка: промывание раны, выскабливание гноя, дренаж... А я то по наивности считала, что на операции отмучилась, и такая боль уже не повториться. Зато быстро усвоила - на процедуры надо ходить с пустым мочевым пузырём, всякое бывает. Медсестра на перевязках - золотой человек. Ей бы памятник при жизни. Дело своё знает на отлично и всегда подбодрит, нужные слова найдёт для каждого. Палата тихая - одни ветхие бабульки с грыжами и аппендицитами, возятся со мной, как с внучкой, носят еду из столовой, фрукты на тумбочку подкладывают. А ведь я им никто, даже почти не общаюсь - ни сил, ни аппетита. От любой еды воротит, пью сладкий чай и сплю почти круглосуточно. Все мои перемещения по больнице происходят в инвалидном кресле, вставать мне нельзя, да и никак. Инфекция, не смотря ни на что, ползёт вверх. К первоначальной флегмоне добавилось ещё воспаление вен и рожистое воспаление кожи. Через десять секунд в вертикальном положении нога багровеет, и начинаются жуткие боли. Ты приезжаешь часто - каждые три дня, но надолго не задерживаешься: поцелуй - пакет с фруктами - десять минут вежливой беседы, и в больничных стенах тебе надоедает. Сложно за это винить, обстановка в палате не самая радостная, а на улице солнце и почти уже лето... *** Моя личная температура устаканивается в районе тридцати восьми. Нездоровая краснота упорно забирается по конечности всё выше. Узнаю, что антибиотики заразу почти не берут, организм не борется. В ответ могу лишь понимающе кивнуть и снова уставиться в окно на бегущих к автобусной остановке людей. Кроме разглядывания пассажиров других развлечений здесь нет. Прошу тебя захватить, что-нибудь почитать, чтоб отвлечься. Ты привозишь Есенина. *** Надоело валяться бревном, беспомощность раздражает. Что за чёрт?! Пару недель назад я носилась как электровеник, а теперь не могу даже сама добраться до туалета, который в ста метрах по коридору. Невольно начинаешь понимать улиток: сто метров - гигантское расстояние. Июнь Вы с хирургом долго курите возле крыльца. Мне он почему-то ничего не говорит, а с тобой поделился. - Всё плохо, - неловко признаёшься ты, вернувшись. Видно, что новость тебя расстроила. Стараешься не смотреть в лицо, бормочешь что-то невпопад и уезжаешь ещё раньше, чем обычно. *** Десять вечера. Пора гасить свет в палате и укладываться, а вокруг меня снуют сердобольные бабульки. Температура скакнула к сорока градусам, до ноги не дотронуться - как перезрелый кабачок. Испуганная медсестра приводит дежурного врача. Он осматривает, хмурится и вполголоса даёт отрывистые указания. Я различаю слова: утро, операция, добровольное согласие. Со мною хирург не так конкретен, издалека подводит к тому, что жизнь важнее ноги, и главное - сохранить сустав, пока инфекция до него не добралась, но, конечно, это ещё не окончательный приговор, и завтра надо будет хорошенько посмотреть, просто так никто резать не будет... Я каменею, машинально киваю, и врач уходит, велев сделать мне ещё один жаропонижающий укол. Не верю. Просто выключаюсь из действительности и пялюсь в стену. Так не бывает: глупая случайность, пустяковый порез и... ампутация. Меня начинает колотить. Ампутация! Мне двадцать один год, я люблю верховую езду и пеший туризм... Дрожащими руками набираю твой номер. - Привет, котёнок, - игриво мурлычешь в трубку. - Соскучилась? Я вот очень... - Дим... Дима... - сглатываю ком в горле, стараясь не разрыдаться. - Завтра операция. Мне очень страшно... - Ну, что ты, что ты... - мягко успокаиваешь, как маленького ребёнка. - Под наркозом не больно. - Да причём тут больно - не больно... Я без ноги могу остаться, - меня, наверное, почти не слышно, еле шепчу, так жутко произносить это вслух. - Ты приедешь? Не дышу, в трубке напряжённое молчание. Нет, нет, нет... Ты не можешь не приехать, ты единственный, кто знает. Ты мне нужен! - Ну, зайка... Я сегодня у тебя был, - сочувственно тянешь ты. - А завтра не могу... у меня дела. На заднем плане в трубке слышится пьяный смех и призывы «заканчивать трёп». - Мне пора, - вздыхаешь виновато, - ко мне гости пришли. Кстати, все желают тебе скорейшего возвращения, первый тост - за твоё здоровье. Любимая... Вот и всё. Я осталась одна. Конечно, можно позвонить матери, рассказать, покаяться, что вот такая дура... Она-то точно подорвётся сразу, возьмёт билет за любые деньги... и всё равно не успеет. Между нами тысяча километров. Поездом - это почти два дня пути, а у меня есть только ночь. С тоской смотрю на номера родителей в списке звонков, убираю палец с кнопки вызова и с тяжёлым сердцем откладываю телефон. Будут знать - все изведутся, а помочь - не помогут. Я не могу... Сама уложила себя на больничную койку, должна сама и встать с неё. - Помолись, - тихонько советуют бабульки, переглядываясь, - слова то знаешь? Знаю. Учили в школе «Отче наш»... Некстати вспоминается, что я атеистка. В моём положении быть принципиальной глупо. Все средства хороши, раз уж традиционная медицина развела руками. Отворачиваюсь к стенке и неслышно шевелю губами, проговаривая. Первые же слова встают комом, и в голове звучит жёсткая фраза: «Атеисты не молятся». Молитва без веры - кощунство. За пару минут из скептика превратиться в набожную прихожанку не потому, что душа попросила, а потому что очень припёрло? Это как-то фальшиво и подленько. И так слишком много притворяюсь последнее время. В угоду тебе пытаюсь быть тем, кем не являюсь. Впрочем, я не совсем пропащая. Я тоже верю... Верю в эффект бумеранга, ещё неоткрытые законы Вселенной, карму и в то нечто большее, чем просто избитое слово «бог». Лёжа в тёмной палате, закрываю глаза и, что есть сил, беззвучно кричу в пустоту, в бездну, в космос: «Help! SOS! Спасите наши души!» Кричу всем, кто меня слышит, кому есть до меня дело, до испарины на лбу, до изнеможения, на всех частотах... *** Утро начинается гораздо приятнее, чем ожидалось. Во-первых, ещё не открыв глаза, ощущаю, что отлично выспалась: без привычных ночных болей и мутных снов. Во-вторых, голова лёгкая, тело не ломит от температуры. Ну, а в третьих... я жутко голодна. Скрестив пальцы, осторожно отгибаю край одеяла. Нога по-прежнему кабачковых размеров с воспалённой, натянутой кожей, но бардовые язычки, ещё вчера жадно лизавшие колено, заметно полиняли и как будто даже отползи. Аккуратно сажусь, свешиваю здоровую конечность с кровати и с интересом оглядываю соседние тумбочки: «Кто-то хотел со мной поделиться?» *** Ем всё подряд, я бы даже сказала, мету, не особо разглядывая, что там в тарелке. Аппетит волчий и не проходящий, активно восполняю затянувшуюся чайную диету. Каша «Полтавка», похожая на замазку, салат из ненавидимой мною редьки, бутерброды с маргарином, сырые клубни топинамбура, которыми угощает баба Валя... Имей я доступ на улицу, наверное, жарила бы кузнечиков и выковыривала улиток из раковин. Вкус, цвет, запах - я их даже не замечаю. Я вижу только стройматериал для своего тела. Я должна встать, должна выйти отсюда и желательно на своих двоих. *** Доктора удовлетворённо кивают, динамика положительная. «Иммунитет соизволил включиться», - шутят они. *** На утреннем обходе лечащий врач поинтересовался, не хочется ли мне домой. Немного растерялась, ещё вчера сам говорил, что рано... Но оказывает