ежурного врача. Он осматривает, хмурится и вполголоса даёт отрывистые указания. Я различаю слова: утро, операция, добровольное согласие. Со мною хирург не так конкретен, издалека подводит к тому, что жизнь важнее ноги, и главное - сохранить сустав, пока инфекция до него не добралась, но, конечно, это ещё не окончательный приговор, и завтра надо будет хорошенько посмотреть, просто так никто резать не будет... Я каменею, машинально киваю, и врач уходит, велев сделать мне ещё один жаропонижающий укол. Не верю. Просто выключаюсь из действительности и пялюсь в стену. Так не бывает: глупая случайность, пустяковый порез и... ампутация. Меня начинает колотить. Ампутация! Мне двадцать один год, я люблю верховую езду и пеший туризм... Дрожащими руками набираю твой номер. - Привет, котёнок, - игриво мурлычешь в трубку. - Соскучилась? Я вот очень... - Дим... Дима... - сглатываю ком в горле, стараясь не разрыдаться. - Завтра операция. Мне очень страшно... - Ну, что ты, что ты... - мягко успокаиваешь, как маленького ребёнка. - Под наркозом не больно. - Да причём тут больно - не больно... Я без ноги могу остаться, - меня, наверное, почти не слышно, еле шепчу, так жутко произносить это вслух. - Ты приедешь? Не дышу, в трубке напряжённое молчание. Нет, нет, нет... Ты не можешь не приехать, ты единственный, кто знает. Ты мне нужен! - Ну, зайка... Я сегодня у тебя был, - сочувственно тянешь ты. - А завтра не могу... у меня дела. На заднем плане в трубке слышится пьяный смех и призывы «заканчивать трёп». - Мне пора, - вздыхаешь виновато, - ко мне гости пришли. Кстати, все желают тебе скорейшего возвращения, первый тост - за твоё здоровье. Любимая... Вот и всё. Я осталась одна. Конечно, можно позвонить матери, рассказать, покаяться, что вот такая дура... Она-то точно подорвётся сразу, возьмёт билет за любые деньги... и всё равно не успеет. Между нами тысяча километров. Поездом - это почти два дня пути, а у меня есть только ночь. С тоской смотрю на номера родителей в списке звонков, убираю палец с кнопки вызова и с тяжёлым сердцем откладываю телефон. Будут знать - все изведутся, а помочь - не помогут. Я не могу... Сама уложила себя на больничную койку, должна сама и встать с неё. - Помолись, - тихонько советуют бабульки, переглядываясь, - слова то знаешь? Знаю. Учили в школе «Отче наш»... Некстати вспоминается, что я атеистка. В моём положении быть принципиальной глупо. Все средства хороши, раз уж традиционная медицина развела руками. Отворачиваюсь к стенке и неслышно шевелю губами, проговаривая. Первые же слова встают комом, и в голове звучит жёсткая фраза: «Атеисты не молятся». Молитва без веры - кощунство. За пару минут из скептика превратиться в набожную прихожанку не потому, что душа попросила, а потому что очень припёрло? Это как-то фальшиво и подленько. И так слишком много притворяюсь последнее время. В угоду тебе пытаюсь быть тем, кем не являюсь. Впрочем, я не совсем пропащая. Я тоже верю... Верю в эффект бумеранга, ещё неоткрытые законы Вселенной, карму и в то нечто большее, чем просто избитое слово «бог». Лёжа в тёмной палате, закрываю глаза и, что есть сил, беззвучно кричу в пустоту, в бездну, в космос: «Help! SOS! Спасите наши души!» Кричу всем, кто меня слышит, кому есть до меня дело, до испарины на лбу, до изнеможения, на всех частотах... *** Утро начинается гораздо приятнее, чем ожидалось. Во-первых, ещё не открыв глаза, ощущаю, что отлично выспалась: без привычных ночных болей и мутных снов. Во-вторых, голова лёгкая, тело не ломит от температуры. Ну, а в третьих... я жутко голодна. Скрестив пальцы, осторожно отгибаю край одеяла. Нога по-прежнему кабачковых размеров с воспалённой, натянутой кожей, но бардовые язычки, ещё вчера жадно лизавшие колено, заметно полиняли и как будто даже отползи. Аккуратно сажусь, свешиваю здоровую конечность с кровати и с интересом оглядываю соседние тумбочки: «Кто-то хотел со мной поделиться?» *** Ем всё подряд, я бы даже сказала, мету, не особо разглядывая, что там в тарелке. Аппетит волчий и не проходящий, активно восполняю затянувшуюся чайную диету. Каша «Полтавка», похожая на замазку, салат из ненавидимой мною редьки, бутерброды с маргарином, сырые клубни топинамбура, которыми угощает баба Валя... Имей я доступ на улицу, наверное, жарила бы кузнечиков и выковыривала улиток из раковин. Вкус, цвет, запах - я их даже не замечаю. Я вижу только стройматериал для своего тела. Я должна встать, должна выйти отсюда и желательно на своих двоих. *** Доктора удовлетворённо кивают, динамика положительная. «Иммунитет соизволил включиться», - шутят они. *** На утреннем обходе лечащий врач поинтересовался, не хочется ли мне домой. Немного растерялась, ещё вчера сам говорил, что рано... Но оказывается я слишком залежалась, а у них сроки и комиссия, да ещё авария где-то... - Ты можешь встать? - неуверенно спрашивает врач, глядя то в свои записи, то на мою ногу. - Секунд на десять, а потом скрутит... - Ну да, ну да... - задумчиво вздыхает Григорий Константинович. - Это всё вены... Ладно, лежи. Подождём ещё недельку. Но не проходит и двух часов, как меня посещают снова, на этот раз уже втроём. - Добрый день, как самочувствие? - бодро интересуется мой лечащий врач, будто и не было нашего разговора. - Встать можешь? Я ловлю этот короткий, просящий взгляд. Грустно улыбаюсь и киваю. Конечно, я могу встать. Вот, смотрите... *** Ты бурно радуешься выписке, взахлёб рассказываешь, как переживал, выкуривал по две пачки за день, не спал... Я предлагаю, чтоб меня из больницы забрала мать. С университетом уладили, успею сдать экстерном. У тебя работа, а мне нужен уход, да и по дому сама сделать ничего не смогу. Ты только отмахиваешься: - А что тебе делать? Я всё сам! Лежи, книжки читай, учёбу навёрстывай... На руках буду носить и кормить с ложечки. *** До такси действительно несёшь на руках, закрыв сверху огромным букетом. Мои бабульки умиляются и машут вслед. Счастливая пара... Вносишь в дом, укладываешь на кровать, подтыкаешь подушки, шепчешь приятные глупости, обцеловываешь с головы до ног, устраиваешься у меня на груди и замираешь. - Олеська... Не пугай так больше, я чуть не умер... как чудище из сказки... Я соскучился... Глажу по спине, утыкаюсь в растрёпанные соломенные волосы... какой ты родной, тёплый... Оказывается, я тоже соскучилась. - Есть хочешь? - вдруг спохватываешься ты. - Зверски. - А у меня ничего нет! - признаёшься, всё также радостно улыбаясь. И в подтверждение слов распахиваешь шкаф с одинокой пачкой соли и упаковкой спичек. - Сходи в магазин, сейчас по-быстрому что-нибудь сготовим, - не вижу я повода для беспокойства. - Денег тоже нет. - У тебя ж на днях была зарплата... - Ну, - пожимаешь плечами, - такси, цветы на выписку - всё для тебя, да и друзья приходили. Может, у матери займёшь? - предлагаешь ненавязчиво. - Отдадим потом. Не хочется, но другого выхода я не вижу. Перевод на карточку приходит в течение часа. Пишу список: хлеб, крупы, молоко, яйца, сыр, сахар... и сажусь ждать. Ты возвращаешься с двумя большими пакетами, и на стол выкладываются: сушёные кольца кальмаров, арахис, вяленая рыба, сухарики, семечки, чипсы... Второй кулёк звенит рябиновой настойкой и пивом. - Вот, держи, - опускаешься на колено возле кровати и ласково вкладываешь в руку шоколадку. - Знаю, что ты горький любишь, но этот, сказали, тоже ничего... с карамелью. Растерянно верчу в руках золотистую обёртку. - Дим, а продукты? Я есть хочу... Ты тушёнку купил? - Не было тушёнки, - хмуришься, оскорблённый чёрной неблагодарностью. - Столько всего - ты опять недовольна! Лучше стол накрой по-человечески, сейчас гости придут. Стулья от соседки принести надо... - Я не встаю, - осторожно напоминаю, удивлённая твоей забывчивостью. - Что совсем? - морщась, трёшь затылок. - Даже по дому? Опять всё сам, - горько хмыкаешь ты. - Ладно, загорай. Шумной толпой вваливается весь цвет местной пьяни. Любого, кто готов за стакан тебя слушать, ты называешь другом и тащишь к нам. Гости с большим энтузиазмом трясут мою руку, поздравляют с выздоровлением и с «настоящим мужиком», который только обо мне и печётся. - Держись за него! Таких больше нет... Через час обильных возлияний про меня забывают окончательно, хоть кровать и находится в метре от стола. Я этому даже рада, но против естественных потребностей не попрёшь. - Дим, мне надо в туалет, - шиплю адресно, чтоб не позориться перед всей честной компанией. - Угу, - согласно киваешь, продолжая слушать эмоциональный рассказ одного из собутыльников. - Дим, прямо сейчас, - пытаюсь настаивать, но ты отмахиваешься, как от надоедливой мухи. Ради приличия выжидаю пять минут, но теперь ты уже сам в центре внимания: шутишь, цитируешь, смеёшься... О, да, это ты умеешь. Душа компании. На это я и повелась когда-то. Устраивать представление с ведром на радость собравшимся я не намерена. Туалет во дворе. Встаю на одной злости, иду по стенке. Моё копошение, как и прежде, никому не интересно. Уже через пару шагов ногу начинает сводить и скручивать. Конечно, я не дойду, но мне плевать. - Единственный мой, неповторимый, - скриплю зубами, бубня под нос. - Надеюсь, что таких и, правда, больше нет, - хватаюсь за ручку двери и выпадаю на улицу. Вот сейчас полежу, отдохну и потихоньку, по забору... *** Впервые ссоримся. В том смысле, что я не только молчу и слушаю очередную истерику, а начинаю огрызаться в ответ. У меня тоже есть претензии: к проматыванию материных средств, наплевательскому отношению, буйным пьянкам по ночам. На пике взаимных