3 января, воскресенье.
До чего ж странно, что древние традиции, похороненные, казалось бы, так давно, вновь всплывают в памяти. На Гайд-Парк-Гейт[14] мы обычно выделяли воскресное утро для чистки серебряного столика. А теперь вдруг обнаруживаю, что здесь по воскресеньям я занимаюсь случайными делами: печатаю на машинке, убираюсь в комнате и веду бухгалтерию, достаточно запутанную на этой неделе. У меня есть три маленьких мешочка медяков, и каждый из них сколько-то должен другому. Во второй половине дня мы пошли на концерт в Квинс-холл[15]. Учитывая, что мои уши вот уже несколько недель были свободны от музыки, я считаю патриотизм низменным чувством. Под этим я имею в виду (пишу в спешке, ожидая Флору[16] к обеду), что музыканты исполняли национальный и прочие гимны, а все, что я могла чувствовать, — это полное отсутствие эмоций во мне и всех окружающих. Если бы британцы открыто говорили о туалетах и совокуплениях, тогда их могли бы взволновать универсальные эмоции. Как бы то ни было, призыв к ощущению единства безнадежно запутался в шинелях и шубах. Я начинаю ненавидеть себе подобных в основном после того, как увижу их лица в метро. Мне и правда приятней смотреть на сырую говядину и серебристую селедку. Но в итоге пришлось простоять 40 минут на вокзале Чаринг-Кросс, и домой я вернулась поздно, пропустив визит Дункана[17]. Кроме того, воскресный Лондон вечером со всеми его электрическими шарами, наполовину закрашенными голубой краской, — самое мрачное место из всех. Длинные грязные улицы, едва хватает дневного света, но недостаточно электрического, чтобы разглядеть голое небо, невыразимо холодное и плоское*.
* В сегодняшнем выпуске «Times[18]» есть статья о «Звездах Лондона»: «Мы можем получить от них полезный импульс к тому постоянному сосредоточению на непреходящих проблемах, истинным символом которых являются звезды, а не блеск Лондона. Да будет так» (5 января).
4 января, понедельник.
Мне не нравится еврейский голос, не нравится еврейский смех, и все же, как говорит Саксон[19], мне есть что сказать о Флоре Вулф. Она умеет печатать на машинке, стенографировать, петь, играть в шахматы, писать рассказы, которые иногда публикуют, а еще она зарабатывает 30 шиллингов в неделю на посту секретаря Шотландской церкви в Лондоне. Занимаясь этими различными искусствами, словно человек, жонглирующий пятью бильярдными шарами, она сохранит бодрость духа до глубокой старости.
Сегодня утром внешний мир ворвался к нам с шумом: 1) я получила письма от миссис Халлетт и 2) от Лили; 3) Л. пришло письмо от Сидни Уотерлоу[20]. По словам миссис Халлетт, Лили прятала в кладовке солдата, а также встречалась с солдатами у ворот. Таким образом, дом миссис Х. приобрел дурную славу, а сама она встревожена, ведь «в доме только дамы». Лили полностью честна лишь с одной коллегой, но заявляет, что миссис Х. очень больна и стара. Касательно письма Сидни, оно мне так надоело, что нет сил описывать. Дом был якобы грязным, а четыре человека, отмывавшие все в течение двух недель, смогли сделать его лишь более-менее сносным и т. д. и т. п. — все это без своих записей я бы терпела в тишине. Поэтому я написала Лили и, потратив некоторое время на благородные выражения добродетельных чувств, увидела, насколько сухо и официально это звучит. Я сказала, что она должна пообещать вести себя лучше, если хочет получить от меня другую рекомендацию, потому как я уверена, что бедная миссис Халлетт и ее трясущаяся старая сестра слышали солдатские голоса всякий раз, когда в окна задувал ветер. После обеда пришел Филипп[21], находящийся в четырехдневном отпуске. Он до смерти устал от службы и рассказывал нам истории о глупости военных, в которые сложно поверить. На днях они обвинили кого-то в дезертирстве и вынесли ему приговор, а затем обнаружили, что этого человека вообще не существует. Полковник говорит: «Мне нравятся хорошо одетые молодые люди — джентльмены», — и избавляется от новобранцев, не соответствующих этому уровню. К тому же, спрос на кавалерию для фронта исчерпан, так что они, вероятно, останутся в Колчестере[22] навсегда. Еще один темный дождливый день. Над головой пролетел аэроплан.
14
Дом по адресу Гайд-Парк-Гейт 22 в Кенсингтоне — место рождения ВВ и семейное поместье Стивенов вплоть до смерти их отца, сэра Лесли Стивена, в 1904 году.
15
Концертный зал в центре Лондона, построенный в 1893 году, действовал до 1941 года, когда был разрушен в результате бомбардировки немцами. По традиции концерт, который упоминает ВВ, открылся государственным гимном. Затем последовал гимн, исполненный под руководством дирижера сэра Генри Вуда (см. 23 октября 1918 г.), «О Боже, сила наша», а также произведения Баха, Генделя, Бетховена и Вагнера.
17
Дункан Грант (1885–1978) — шотландский художник, член группы
19
Саксон Арнольд Сидни-Тернер (1880–1962) — член группы
20
Сидни Филипп Перигал Уотерлоу (1878–1944) — выпускник Итона и Тринити-колледжа Кембриджа. В 1900 году он поступил на дипломатическую службу и работал в Вашингтоне. В 1905 году Сидни ушел в отставку, но с началом войны был временно принят на работу в Министерство иностранных дел, где служил дипломатом, послом в Греции с 1933 по 1939 г. ВВ познакомилась с ним через Клайва Белла, вероятно, в 1910 году. В 1911 году после распада своего первого брака, Сидни безуспешно сделал предложение ВВ.
21
Филипп Сидни Вулф (1889–1965) — младший из пяти братьев ЛВ, вместе с Сесилом (см. 12 января 1915 г.), следующим по возрасту, они служили в Королевском гусарском полку. Филипп был ранен, а его брат убит одним и тем же снарядом в битве при Камбре в ноябре 1917 года. Он мечтал быть художником, но после войны стал управляющим в поместье Джеймса де Ротшильда.