7 января, четверг.
Нет, мы не пошли на вечеринку на Гордон-сквер. Леонард вернулся слишком поздно, лил дождь, и мы действительно не хотели никуда идти. Его лекции имели большой успех. Одна пожилая дама сказала Леонарду, что они считают его своим личным другом на всю жизнь, а другая — что он единственный джентльмен, которого женщины-рабочие понимают. Он объяснял им переводные векселя[45] и тому подобное в течение часа, а затем отвечал на вопросы, которые опять-таки были невероятно вдумчивыми. После обеда я отправилась в Воспитательный дом[46] узнать, не сдадут ли нам Брунсвик-сквер или хотя бы половину дома, затем пошла в «Omega[47]», чтобы купить Джанет шаль, а потом на чай с ней. В больнице меня встретил мистер Чабб. Он сидел за письменным столом в очень уютной теплой комнате с видом на сад, а его ассистент в это время рисовал планы домов за высоким столом. Мистер Чабб начал толстеть. Он узнал меня и сразу стал чрезвычайно вежливым. Дом на Брунсвик-сквер уже почти отошел отставному госслужащему с Цейлона[48] по имени Спенс, который, однако, может быть не против сдать нам два верхних этажа, что нас очень даже устроило бы. Я, разумеется, страстно захотела получить Брунсвик-сквер. Мистер Чабб, человек с бесконечным количеством свободного времени, любящий поболтать, обсудил со мной все возможности. Сам он не особо восхищается фресками Адриана[49], но сказал, что большинству людей они нравятся. Цейлонский джентльмен[50] предложил закрыть их занавесками, считая, по-видимому, слишком хорошими, чтобы уничтожать, хотя и не очень приятными глазу. Он холостяк, вероятно, довольно сварливый и некогда возглавлявший сумасшедший дом в Коломбо[51]. Во время разговора в комнату вошел секретарь, также чрезмерно вежливый, особенно после того, как он услышал мое имя.
— Миссис Вулф, безусловно, имеет серьезные притязания на этот дом, — сказал он. — Лично я не думаю, что Спенс прав.
— Согласен, — твердо отметил мистер Чабб. — Я прочел о нем в медицинском справочнике, и он, кажется, порядочный человек.
— Так и есть, — согласился секретарь, — но… Не в наших правилах отказывать в помощи в одиннадцать утра, даже не попытавшись.
— В двенадцать, можно сказать, — уточнил мистер Чабб.
Умоляя сделать все возможное и сообщить результат, я, пожав им руки, наконец ушла. Они посоветовали мне посмотреть дом на Макленбург-сквер[52], что я и сделала. Это огромное помещение с большим залом и широкой лестницей, и мы могли бы поселиться в квартире наверху; единственный минус в том, что Грэйс-Инн-роуд проходит сзади дома. Когда я вышла оттуда, лил дождь. Однако я-таки добралась до «Omega» и купила все необходимое у глупой молодой женщины в постимпрессионистской тунике. Я пошла в Хампстед, встретила там одну пожилую даму, отправилась на станцию, дабы избежать чая с Эмфи[53], а затем меня пустили к Джанет. Она в постели, и ей придется лежать еще несколько недель. Нервы у нее совсем никудышные. Она не может ни читать, ни что-либо делать, — догадываюсь, насколько несчастной она, должно быть, чувствует себя, особенно учитывая возраст и Эмфи, утомляющую своей однообразностью и каким-то нескончаемым энтузиазмом. И потом — старость утомительна. Но все же Джанет очень смелая и настолько неэгоистичная от природы, что на самом деле интересуется другими людьми. Мы говорили о Леонарде, и о жизни в Лондоне, и о поэзии Харди[54], которую она не может перечитывать, — слишком меланхоличная и отталкивающая, — говорили и о вещах не столь интересных. Я спорила. Было уже поздно, и она предложила поужинать вместе, а потом уже пойти с Л. на мирные дебаты в Женскую гильдию. Я бы не вынесла ужин и посему ретировалась в публичную библиотеку. По дороге я попала под один из самых сильных ливней, которые когда-либо видела. Это больше походило на душ, чем дождь. Мои туфли так скрипели в библиотеке, что мне стало стыдно. Затем я поужинала в очень хорошей закусочной для извозчиков — вульгарное, но чистое и спокойное место. В 8 вечера я встретилась с Л. на Черч-Роу 28. Комнаты там старые, обшитые белыми панелями, и одна из них была полна женщин-рабочих. Приятно (после прочтения ужасающих писем о родах[55]) видеть хохочущих как школьниц женщин. Выступал мистер Гобсон[56], и это было здорово. Женщины, как обычно, производили впечатление своей чувствительностью и, кажется, наличием определенного чувства ответственности. Пришло еще одно письмо от миссис Уотерлоу.
45
Закон о переводных векселях (1882) — парламентский акт Соединенного Королевства. По сути, это письменное распоряжение от одной стороны к другой на выплату (ей или третьей стороне) указанной суммы по требованию или в установленную дату.
46
Приют для воспитания и содержания незащищенных и брошенных детей, основанный в 1739 году в Лондоне филантропом Томасом Корамом, считается первой в мире благотворительной организацией, которая владела большим количеством недвижимости, включая дом по адресу Брунсвик-сквер 38, где ВВ жила в 1911–1912 гг. Мистер Чабб, инспектор больницы, выступал также в качестве агента по недвижимости.
47
Дизайнерский магазин при мастерской, основанный в 1913 году Роджером Фраем (см. 28 сентября 1917 г.), членом группы
49
Брат ВВ Адриан Стивен (см. 14 января 1915 г.) занимал комнаты первого этажа в доме по адресу Брунсвик-сквер 38 в 1911 году и вместе с Дунканом Грантом украсил гостиную изображениями обнаженных теннисистов в натуральную величину.
54
Томас Харди (1840–1928) — крупнейший английский писатель и поэт поздней викторианской эпохи.
55
Сборник писем под названием «Письма женщин-рабочих» был выпущен в 1915 году для Кооперативной женской гильдии в рамках ее кампании за национальную программу материнства и ухода за младенцами.
56
Джон Аткинсон Гобсон (1858–1940) — британский экономист, гуманист и публицист, известный сторонник Союза демократического контроля, а также избирательных прав женщин и Лиги Наций.