Навстречу гробу солдат несет чучело громадного филина: переносят женскую гимназию в мужскую. Несут карты географические, везут на салазках физический кабинет: смешиваются гимназии.
Мы разговариваем о гибели мощей Тихона Задонского[203]: комиссия открыла гроб, сняла картоны и бинты, а кости рассыпались и стали костяной мукой. На рогожке вынесли на двор монастыря костяную муку и написали: «Вот все, чему вы поклонялись!»
Народ создает легенду, что Тихон ушел, а нечестивым показался костяною мукой...
Вот все, чему мы поклонялись...
Миссия России — показать всему миру рогожку с костяной мукой. Там где-то (в Европе?) есть непобедимые силы житейского строительства, их деятельность будет сомнительной при существовании рогожки с костяной мукой. — Ну, а если... (Бутлеров — член чрезвычайной комиссии и гибель Европы.)
Старушка подслушала наше чтение о гибели Тихона Задонского...
6 Февраля. Иван Михайлович спросил:
— Ну, что новенького?
Я ответил о мощах Тихона Задонского, что мощи разобрали и оказалось, нет ничего, череп, кости, тронули — кости рассыпались, костяную пыль высыпали на рогожку, положили возле церкви и написали: «Вот чему вы поклонялись».
Няня сказала:
— Ушел батюшка.
Иван Михайлович:
— Дюже нужно. Я думал, какие новости...
— Какие?
— Насчет внутреннего.
— А это?
— Это внешнее.
— Мощи Тихона Задонского?
— Ну, что ж.
— А внутреннее, какое же еще вам внутреннее?
— Да такое, как жизнь, меняется ли, или какое новое совершенство, или новый край: мы же на краю, а вы говорите: мощи.
— Мы на краю, это верно: вот тиф сыпной губит человека за человеком, вчера за одним столом сидели, а нынче его нет.
— Ну-те!
— А хоронят в гробах держаных: досок не хватает.
— Так!
— Деревянные дома разбирают на топку.
— О, Господи, ну, скажите, дальше-то, дальше-то как? Няня:
— Ушел, ушел батюшка, скрылся и невидим стал злодеям, показался костью и мукою.
— Куда же скрылся?
— Куда скрылся-то — куда? Тут же, тут батюшка, только невидим стал — Божиим попущением и грех наших ради.
Ивану Михайловичу мощи кажутся так, внешним, неважным в сравнении с грозными днями текущей жизни.
— А вы говорите: исчезновение интереса к литературе, искусству. Да что вы! даже смерть близкого человека разве значит теперь то, что раньше. Даже мощи нашего святого — все это «внешнее» в сравнении с важностью дней текущих.
7 Февраля. Андрей изменил своему отечеству[204] ради прекрасной польки.
10 Февраля. 16-го в Рябинки, 17-го в Петровское, 18 — 1-го марта в Ельце.
11 Февраля. Выехал в Секретарку. Ночевка в канцелярии Райкома. Метель.
— Вышел до ветру, сел и конец отморозил, — что теперь старуха скажет, разве она поверит?
За умываньем утром.
— Хотел ехать в Хмелинец, а вот сиди!
— Не так живи, как хочется, а как, ну, как вы скажете: Бог?
— Бога нету!
— А кто же метель посылает?
— Это причина, так сказать...
— Ну, Иисус Христос?
— И все равно Иисус Христос тоже Бог, а не причина.
— А тебя зовут Иван? нет, врешь: причина.
— Говорится, судьба.
— Пустое! дурь наша, а ты говоришь: судьба, поезжай сто человек спасать и твое дело с ними связано, это будет судьба, а ежели я в такую метель кинусь — это моя дурь, и пропадать буду, услышат, никто не поможет, скажет: зачем его в такую метель понесло!
На горе между домами последними в городе просвечивает Скифия, страшная, бескрайняя... Выезжал, закурилось, и все исчезло милое, дорогое, нежное среди вьюги...
О, зачем я выехал в эту Скифию! дорогая моя, если бы можно было вернуться; ты стала мне тут как самое нежное видение...
В канцелярии Райкома часы рококо с кругленькими ангелами на шифоньере Ампир, заваленном газетами «Вестник Бедноты»[205]. Возле него на голубом диване с волнистою спинкою, на грязной подушке, накрывшись тулупом, лежит председатель коммунистической ячейки. На лежанке с изразцами спит-храпит бородатый мужик в шапке-маньчжурке, раскоряча колени, и почесывает во сне между ногами.
Секретарь Исполкома принес мне кусок сахара, долго бил его, мял, трепал, наконец отгрыз себе и остальное мне подал:
— Вот вам!
Я спросил его, есть ли тиф у них.
— Много! далеко нечего ходить, у меня в доме все в горячке лежат.
Мягкая мебель собрана из имений Хвостова, Бехтеева, Лопатина, Челищева, Поповки. Великолепные часы с инкрустацией... Барометр ртутный у окна...