Кстати, о ней. В выходной ждал ее у себя, но был дождь, и она долго не приезжала. В полдень мы покинули Хенигсдорф. Я знал, что мы едем на Панков-Шонхаузер, и сказал хозяйке своего дома, в надежде, что она передаст Рут. Так и случилось.
Когда уже совсем стемнело, на путях появилась маленькая блондинка в красном горбатеньком пальтишке, так сильно портящем ее фигурку, и я обрадовался, изумился, и снова обрадовался, как никогда ей прежде. Она действительно доставила мне редкие минуты наслаждения и тепла. Спала со мной, не раздеваясь, ласкала меня и называла «Mein Engel», «Mein Sonne» и прочее. Помяла платье, и к утру успела надоесть. И я, под предлогом поездки в Трептов, забрал ее с собой и простился в дороге.
Удивительное создание! Как она мила и приятна когда ее нет, и как невыносима, когда ее присутствие ощутимо. И со рта у нее пахнет, и пальто у нее противное, и слова неискренни и выговор фальшив, и все мне не по вкусу в ней, но по нраву, когда она рядом. Но когда я один — становится скучно, и в ласках ее и любви потребность ощущается невероятная. Вот и сейчас…
В окошко бьется-завывает скользкий враждебный ветер. Его поддерживает дождь, ударяющий равнодушным — цок, цок, цок, по крыше моей теплушки. Оба мне чужды, но оба стремятся вовнутрь. И не мудрено — здесь топится печь, здесь сухо.
29.08.1946
Кюстрин-Киритц.
Вечер. С крайнего рассвета стоим у границы — поляки не торопятся пропускать. Немцы бессильны что-либо сделать: поляки надменны и злы с ними, и железнодорожники Киритца, оскалившись, как цепные щенята, тщетно бранят железнодорожников Кюстрина. Русская же комендатура на высоком пьедестале и в большинстве случаев занимает покровительственно-снисходительный нейтралитет — Польша де, суверенная страна, ей все дозволено у себя дома.
30.08.1946
Вербиг.
Здесь предстоит длительная стоянка. Паровоз ушел. Лихтенберг отвечает канцелярским тоном и часто бросает трубку.
Вербиг 3118. В Киритце познакомился с двумя девушками-железнодорожницами, имел очень увлекательную беседу с ними и под конец сфотографировал несколько раз обеих. Девушки — центральных районов Советского Союза. Одну зовут Олей, другую Машей. Адрес дали, хотя знаю железнодорожниц весьма коротко.
После двухдневной стоянки, наконец, пришел ответ из Варшавы на запрос комендатуры о приеме моего транспорта. Пропускают через Штеттин. Здесь, однако, задержали поезд и, когда я сообщил в Эберсвальде по телефону, что у меня нет коменданта вертушки, там отказались принять мой транспорт. Тогда позвонил в Лихтенберг. Комендант обещал ночью выслать офицера ответственного за вагоны. Но наступило утро, за ним полдень, и никого все не было. Немцы нервничали, просили отпустить в ***, на заправку углем и водой. Я чувствовал, что кроется в их просьбе другая причина, но не отпустить не мог — уголь действительно вышел. Они уехали всей бригадой, и это усугубило мои опасения, что паровоз не вернется. Так оно и случилось. Паровоз пришел на другой день и за другим составом.
Выехали мы лишь третьего числа.
04.09.1946
Эберсвальде.
Большой городишко, окруженный холмистыми возвышенностями. Не лишен красоты. Здесь не задерживаемся — сейчас отправляют, так, что в город съездить не успел.
Сфотографировал лейтенанта — диспетчера железной дороги и записал ее адрес.
На посадке в вагоны зашел несколько раз. «Теперь мы будем в газетах», — говорили немцы, ухмыляясь.
Впервые за три дня увидел русскую почту.
05.09.1946
Вольгарст.
В Вербиге простояли недолго.
Я привез с собой Рут. Дорогой ее хотели забрать немецкие полисмены — она была у меня до моего отъезда.
Вольгарст красивый город. Чистенькие аккуратные улочки в центре залитые блестящим асфальтом. Беленькие чистые, двух-трехэтажные домики, высокая башня в глубине зданий, темный лес, церковь, электростанция, кино, шоссе поодаль.
06.09.1946
Вольгарст — море.
Началось осуществление моей мечты. Конечная цель рисуется мне еще фантастически-нереальной картинкой — столько препятствий и такая величина пути, что в счастливый исход мне все еще не верится.
Море пока еще внутреннее. По обе стороны — берега буграстые, придушенные лесом. И город все еще красуется на горизонте высокими трубами электростанции, башнями внутри города.
Двоих бойцов оставил — группой нельзя ездить. Они с теплушкой, наказал ее не отдавать. Все продукты оставил.
Со мной боец Мельник из Каменец-Подольска родом, недалеко, свезу его домой.
В путь взяли хлеб и колбасу, но не умрем с голоду. До Свинемюнде 40 километров. Пароходик махонький и тащит три баржи. Так что туда приедем вечером. А до Пиллау километров 700. Страшно представить! Как и на чем я туда доберусь? А дальше не слаже! Еще столько до Риги, а потом сушей не менее 1000 километров. Вот так поездка!