11.09.1942
Не хочу пропустить ни одного дня и каждую свободную минуту использовать для записи дневных впечатлений.
Вчера ночью спать не пришлось — рыли ходы сообщений к стрелковому батальону, который мы поддерживаем. Сегодня тоже, видимо, придется копать. Весь день спал и сейчас, к вечеру, поднялся по боевой тревоге. Наш расчет произвел один залп. Батарее в целом удалось одним выстрелом четырех минометов подавить огневые точки неприятеля, точно накрыв цель.
Политрук сегодня был целый день у меня. Я очень рад этому и уже привык к его присутствию так, что без него мне становится тоскливо.
12.09.1942
Ночью стреляли. Выпустил 11 мин, три раза у меня произошла осечка. Очень досадно мне было что так получилось.
Ночью спал у меня политрук. Сегодня днем тоже. Я теперь выбрался на площадку для миномета из своего окопа. Это, пожалуй, даже удобней для меня. Я в восторге! Ведь если бы не политрук, кто бы руководил моими действиями? И винтовка у меня блестит теперь и миномет в порядке. Каждое мое действие под контролем внимательным и чутким. Как бы было замечательно, если бы все бойцы и командиры находились под таким руководством, как я. Замечания я получаю ежеминутно. Это мне невероятно помогает. Я очень благодарен ему за все. Душа моя радуется, грудь вольно дышит. Хорошо, когда находишься под постоянной опекой — ошибок никогда не сделаешь.
Сегодня получили газеты. Бои идут в районе Моздока, Сталинграда и … Новороссийска. Неужто очередь и за последним? Нет, не бывать этому. Скоро наступить должен перелом.
Писем не получаю и не пишу уже.
Кукайло только что направили учиться в военную школу. Меня никогда не пошлют никуда. Я вечно буду последним, как бы я не старался. За что меня наказывает судьба, чем я провинился перед ней?
13.09.1942
Кукайло распрощался со мной вчера ночью пообещав писать. В какую школу его направили — неизвестно.
Политрука сегодня весь день не было. Он пришел ко мне только один раз — принес списки лиц представленных к награде и данные о нашей дивизии (в связи с недавно исполнившимся ее трехлетием) для боевого листка. Я остался помкомвзводом и командиром расчета. Теперь у меня забот полон рот.
Ночью опять стреляли. Я выпустил 10 мин, опять была заминка со стрельбой.
Днем спал, писал боевой листок. Ночью был дежурный и опять стрелял. Не заснул ни на минуту. Спать хочется, но надо проводить читки и беседы среди бойцов — ведь я агитатор.
Уже вечереет. Надо спешить.
14.09.1942
Сегодня были письма.
Всю ночь стоял на посту часовым. Несколько ночей подряд уже не сплю.
17.09.1942
Сегодня написал большое письмо Оле. В нем вызывал на соревнование в учебе и бою сокурсников. Приветствовал всех знакомых, в частности Майю, Туло Лену. Маму просил поругать за молчание, послал также стихотворение «Глаза большие, синие».
Ночью спал хорошо. Сейчас я помкомвзвод. Кукайло еще здесь. Его пока не отправляют — пересматривают документы и пр. А Новороссийск оставлен нашими войсками. Самый трудный участок фронта в данный момент остается наш — Сталинградский.
18.09.1942
Только что написал письма маме, Оле, в Дербент и в Ппс № 1532 ***
27.09.1942
Говорят, что сегодня 27/?Х, но я еще точно не знаю.
Со старшиной (от тети Ани) пришло сегодня письмо (второе, за все мое пребывание в армии). Прислала чистую открытку для ответа (я ей писал когда-то, что бумаги нет). Ответ написал сейчас, но старшина уже уехал. Отошлю завтра. Я им уже и так передал четыре письма.
Ночью стреляли. Выпустил две мины с зарядом «5». Утром до самого дня просидел на наблюдательном пункте. Перестрелка не утихала очень долго. Наши продвинулись, очевидно, ибо немцы стреляли уже между домиком и сараем посредине и вправо оттуда. Наша артиллерия подожгла тот длинный сарай, что находился в стороне от села вместе с этим и еще другим домиком. Тот домик мы подожгли раньше. Теперь остался только один домик. Сарай сгорел дотла. Видел двух немцев по ту сторону озера, которые передвигались двумя еле заметными точечками. Я выстрелил и они скрылись.
Теперь относительно вещей. Разорили меня окончательно, ограбили. Конечно тут не без политрука обошлось, больше того — он главный зачинщик или, вернее, человек способный и, вероятно, совершивший это паршивое дело. Лазили у меня повсюду и результатом обыска явилось хищение или, мягче сказать, конфискация: котелок, издавна нравившийся младшему политруку, два кусочка мыла, два коробка спичек, одна пара нижнего белья и трусы. Компас, который единственный являлся показателем (внешним) моего равенства среди лейтенантов и других командиров роты и, главное — литературный материал, составлявший для меня единственную отраду, ту сферу, в которую я мог целиком погружаться, забывая на время всю горечь и тяготу моей армейской жизни. «Французская литература» — большая, подробная статья из истории (не помню точно какого) века. Журналы литературные или, как их там — «Записки академии наук» — очень ценный журнал с богатейшим библиографическим материалом. Номера журналов «Красная новь» и «Новый мир», исключительно ценные материалы из газет, особенно старых, за 34–35 годы. Журнальные статьи, а также некоторые книги о писателях и литературе. Чернильница с чисто зелеными чернилами, которую я перед этим запечатал уже сургучом и еще многое, многое, о чем не упомнишь. Были там еще две газеты, в которых писалось о моих политинформациях и беседах, как агитатора.