Сегодня нашими войсками взят Харьков. Эта победа взволновала и обрадовала всех. Меня даже больше всех.
Поэму «Сталинградская эпопея» не смог много продолжить. Во-первых, читал сборник «Сталин» за 39 год, посвященный 60-летию нашего вождя, во-вторых, пытался написать стихотворение, посвященное освобождению Харькова, но ребята мешали — отставил. Вечерком взялся за поэму, но написал только три четверостишья — мне хозяйка сплетничала ***
19.02.1943
Сегодня меня выписали в часть, но когда я спросил, уеду ли я отсюда раньше 23 числа, врачи, посоветовавшись, решили меня оставить до вечера 23, ибо я должен буду выступать со стихами.
Письма написал сегодня маме, папе и родным в Ессентуки. Прочел комедию Щедрина «Соглашение».
Днем Горчин прочел мне письмо сестры-хозяйки, которая пишет о нас «квартиранты, и их обуздаем». Это из-за кусочка хлеба, который тот боец искал, но так и не нашел.
Палец на ноге болит ужасно. Резали до крови, но так и не вырезали окончательно.
23.02.1943
Сегодня день Красной Армии. Здесь я доживаю последний день. Будет вечер — я выступлю со стихами. Помощник начальника госпиталя — устроитель вечера, сказал: «Будете читать, пока не устанут слушатели. Все стихи неплохи».
24.02.1943
Контора госпиталя. После чтения стихов на вечере одна девушка из Гомеля (фамилию и имя я еще не решаюсь спросить у нее), подозвала меня к себе и долго восторгалась моими стихами. Польщенный и обрадованный, я, в свою очередь, выразил ей свою признательность и обещал подарить на память несколько стихов.
Сейчас, когда я переписываю для нее стихи, она подошла и попросила написать и о Тамаре… я понял ее намек и ответил, что возможно, если я здесь еще пробуду, то напишу и о ней для нее. Ее имени до сих пор не знаю (ей мое уже знакомо). Она молода, училась на первом курсе института, но не успела окончить — война.
27.02.1943
Сегодня разругался с хозяйкой — высказал откровенно ей все, что о ней думал. Она ругалась как никогда еще нецензурно, ругала «еврейню, що посiдала на нашi шиi», ругала Советскую власть, потом побила жестоко внука своего Кольку, называя его «советский выводок», «советская блядь», и все время кричала «сволочи, вас научат еще жиды» и т.д.
Он ее называл «германской фашисткой» и прочее, отчасти будучи прав в своих эпитетах. Подробней о нашей ссоре я напишу, когда позволит время.
В итоге, обругав меня по последнему слову матерщины, она сказала, чтоб я уходил туда-то и туда-то (повторение всего, или хотя бы части сказанного недопустимо). И, хотя она пообещала запереть дверь и не впускать меня — я не уйду (как это сделал невинно обвиненный ею в воровстве) товарищ, пока меня не выпишут, а это будет завтра, очевидно…
01.03.1943
Село Логиновка.
Сегодня я с 10 утра двинул из госпиталя в Красный Кут, имея при себе запас продовольствия (600 грамм крупы, 250 голландского сыра, 50 грамм бараньего сала и 4 килограмма хлеба) на пять дней и письмо одной сотрудницы госпиталя своей сестре в Красный Кут, где я надеюсь переночевать.
Вчера я неожиданно узнал, что сегодня первое. Я думал, что в том месяце будут еще 29 и 30 числа.
Итак, я отправился в путь 1 Марта, когда мне исполнилось 20 лет.
Мне выдали две справки. Одна о том, что я не получал денег в госпиталях (за два месяца) и справка о ранении (с дополнением, что я, как раненный на Сталинградском фронте, имею право на получение отличительного значка для раненных). Выдали мне также новую и хорошую фуфайку с воротничком. Старую я продал за 500 рублей и пол фунта сливочного масла. Выдали портянки теплые. Нижнее белье осталось мое.
По дороге, не доходя до Логиновки (сюда от Карпенки 18 километров) у меня закружилась голова, стало мигать в глазах, потемнело, и заболела голова. Только в самом селе судорога (так я это назвал) прекратилась, но голова болит и сейчас.
Так неважно проходит мой день двадцатилетия. Плюс к этому треть хлеба и почти все другие запасы съел уже. Со мной по одному направлению и с продаттестатом на двоих, старший сержант Горжий. Он трижды ранен, родом из Перещепино, Днепропетровской области, на Украине.
06.03.1943
Три с половиной дня провел я в Красном Куте. Ночевал у сестры-сотрудницы Кархенского госпиталя. Спал на полу. Временами было холодно, но тепло по сравнению с тем, что перетерпел я за время моих скитаний. Горжий, который получил аттестат и направление на свое имя, пользуется этим, управляет мною, хозяйничает над общим пайком. Жалею теперь, что разрешил ему получить документы на нас двоих, а не отдельно каждому.