Когда полная артистка появилась на сцене, по рядам прокатились выкрики "Воздух!", "Рама!", но аплодисменты заглушили их.
Подразделение захлестнула волна партсобраний с персональными делами на повестке почти каждого; суды офицерской чести. Начальство стало серьезно заниматься наказанием провинившихся офицеров, а между тем происшествия участились и в нашем полку.
По радио последние известия. Сегодня на Красной Площади в Москве, с сообщением о подписании Японией акта о безоговорочной капитуляции и наступлении мира во всем мире, выступил товарищ Сталин. Обратившись к советскому народу он поздравил его с окончанием Второй Мировой войны. Всенародное ликование охватило Родину. Передают выступления знаменитых людей страны, в том числе старейшего писателя А. Серафимовича. Ничего нового он не сказал.
У всех сейчас одни мысли и одно настроение: радость, счастье и опять счастье. Радио гремит победу. Одно сообщение за другим о вдохновенном труде советского народа в честь разгрома восточного агрессора - Японии.
Вторая Мировая война ушла в историю.
Сегодня меня записали на учебу. После нескольких дней уговоров соблазн поехать на Родину возымел свое действие и я уступил. Сердце на минуту стало преобладать над умом, и выбрал жертвовать будущим своим во имя молниеносной улыбки настоящего.
09.09.1945
Вчера смотрел замечательный фильм по Гоголю "Черевички". В нем правдоподобно и красочно переплетается сказочное с реально-жизненным. Много смешных сцен. Черт здесь веселый, сильный, не всегда и не ко всем злой. Он напоминает мне немцев - как и они, переходит от крайности к крайности. Сначала он весь погрязает во зле, смеется и издевается над чувствами и привычками людей; даже попав в невыгодное положение, он не теряет оптимизма и не бросает своих вредных привычек. Когда-же он сталкивается лицом к лицу со смертью, то впервые ощущает на себе весь ужас зла и жалко молит о пощаде, обращаясь к человеку, над которым так больно шутил. Он клянется помочь герою фильма жениться на Оксане, к которой сам был неравнодушен, и действительно, становится причиной счастья молодых влюбленных.
В эпилоге он вызывает у зрителей глубокую симпатию тем сочуственно-радостным видом, который выражает все его существо - ни тени ревности, а отеческая теплота, под влиянием свадьбы обоих героев "Черевичек".
14.09.1945
Село Капут, 6 километров от Потсдама.
Так вот на новом месте. Всю дорогу и уже по приезду мечтами оставался с клубом, но меня как-будто умышленно оставляли в роте, и не смотря на все разговоры и обещания - по сей час нахожусь в безвыходном положении.
Надоело мне здесь, ой как надоело!
27.09.1945
Я люблю себя. Очень сильно и мучительно. Но беда в том, что еще не уяснил себе для кого именно: для себя или других, и что лучше. Что приемлемей и что характерней для моего себялюбия? А я ведь и правда самолюбивый тип, но память делает меня простодушным, с глупцой, человеком. Люди замечают, чувствуют все это, но не называют меня искренне глупцом, потому-что глупостью своей я не зол, не коварен, а доверчив к ним. Это плохо, это губит мою жизнь.
Разве можно сейчас боготворить девушку? Разве можно, подобно мне, страдать из-за нее и трепетать перед ее фигуркой? Нет ведь! Жестокая насмешка, плевок и оскорбление, как это ни странно и как не возмутительно, ближе и приятней.
В наших столовых есть много хорошеньких официанток из числа вольнонаемного состава. Почти за всеми пробовал волочиться, поверхностно беседовал с несколькими в разное время и с каждой в отдельности, дарил цветы. С одной, которая наиболее (на первый взгляд) ко мне хорошо относилась, однажды после ужина пошел домой, пробовал объясниться, но оказалось, что она замужем. Другая и вовсе отвергла мои ***
30.09.1945
Село Капут. Снова потянулись томительные дни ожидания, вернулась привычная неопределенность будущего, неустойчивость настоящего. Мое "счастье" оказалось временным.
Захаров мальчишка и негодяй. Он доказал это своим отношением ко мне. Когда брал меня в клуб, обещал предоставить возможность заниматься литературой, взамен у меня просил только участия в самодеятельности.
В роте к этому времени усилились гонения со стороны командира взвода младшего лейтенанта. Парторг надоедал своим надзором, который, в конце концов, стал настоящей слежкой. Клевета и придирки Дамокловым мечом собрались над моей головой и могли вот-вот обрушиться крупнейшей неприятностью. Но тут впервые почувствовал я себя независимым и стал не обращать внимания на приставания окружающих.
Построения и собрания меня не касались, в столовую я ходил самостоятельно, на занятия не ходил. Одни наряды вконец вымучили меня, и тем самым увеличили мое желание вырваться из роты.
Захаров каждый день обещал, назначал встречи, аудиенции; я своевременно к нему являлся, подолгу ждал, беседовал, иногда не дождавшись, уходил. А назавтра все сызнова. Моя первая и самая главная беда - глупость. Я рассказал ему свою историю без утайки.
06.10.1945
Берлин. Гостиница.
Знакомый по другим гостиницам зав-сержант, обычно молодой.
- Ваше командировочное предписание зарегистрирую, получите завтра.
Услужливый немец-элегант, протягивая подобострастно ключ от комнаты, записывает ваш номер и внезапно бросает по-русски: "10 марок!" Сам ведет, отпирает дверь, и когда я вошел, - Вам кофе или чай?
- Чай.
Проходит не более чем полминуты и на столе появляется горячий чай, тарелка, блюдечки, чашечка, нож, вилка, и даже маленькая ложечка.
- Битте, битте шен!
- Данке! - и кокетливая официантка уходит.
Через несколько минут она появляется вторично, жадно смотрит на пищу. Нох маль?
- Шенис данке!
И наступает холодное одиночество. Гостиница не отапливается, поэтому сказанное выше можно понимать и в буквальном смысле слова.
Но перейду к существу. После ряда ужасных неприятностей, окончившихся для меня оставлением клуба, я, как утопающий, стал цепляться за любую возможность не попасть в роту. Слухи росли вокруг моего имени. И, нужно отдать справедливость лейтенанту Р. (которого я имел неосторожность даже уважать прежде и который оказался отменным подлецом), постаравшегося в этом отношении больше всех. Ради красного словца он пустил в массы на одной из своих лекций: "Гельфанд, у которого немцы убили родных, теперь фотографируется с немками, хранит их фотографии и гуляет с ними".
Слухи, обычно, занимают. Истина не всегда привлекает к себе внимание, поэтому плохая истина, а равно хорошие слухи в таких случаях, становятся раз в десять большей неправдой.
Кто-то и где-то сказал, что, якобы, мною было выражено недовольство приказом Жукова, кто-то прибавил, что я попросту осудил этот приказ. Нашлись еще более смелые - те заявили, что я агитировал офицеров не выполнять приказ Жукова, и все это с одинаковой выразительностью было подхвачено и послужило благодатной темой для разговоров "политработников". Более того, оно вызвало целый фураж в людях: "Подумать только, какие у нас есть офицеры, да еще коммунисты?! Почему его держат в партии?!"
И стали говорить на партсобраниях. Для того чтобы речи были эффективнее, а содержание многозначительнее, придумали еще "Из жизни Гельфанда": "20 суток не могли найти в роте", "7 суток был в самовольной отлучке в Берлине".
Парторг управления майор Маломед вызвал меня на беседу. Я объяснил ему, что ничего в действительности этого не было, что все, что носится сейчас вокруг имени моего - ложью, подлостью и лицемерием рождено и не заслуживает, чтобы ему придавали так много внимания.
- Нужно проверить, где источники этим помоям, которые на меня столь незаслуженно пытаются опрокинуть, а вы, не узнав истины, поддерживаете клевету и ее авторов своим тенденциозным отношением ко мне.
- Я вас не привлекаю к партийной ответственности, не накладываю партвзысканий, а только хочу предупредить на дальнейшее. Сигналы есть, последствия будут для вас неприятны.