Искал по карманам что-либо пригодное для надписи на стене в знак посещения этого места и не нашел. Тогда обратил внимание на чьи-то царапины по-английски, ярко выделяющиеся на уже почерневшей сверху бронзе. И у меня возникла идея - ножиком!
Прошло не менее часа, а я все оформлял свою надпись. Еще один человек поднялся на балкон, посмотрел, обошел кругом, сделал сравнение с Москвой, бросил замечание, не лишенное поэтизма, насчет моего марания и спустился вниз. Я все писал. Наконец не вытерпел. Кое-что навел посильнее, в стороне приписал фамилию, спрятал ножик, и бросив последний взгляд на обнаженный до предела развалинами город, пошел на выход. Лифт не работает. Пришлось перебирать ногами, и если утомил подъем, то спуск оказался невыносимым, куда тягостнее, что я почти выскочил с последней ступеньки, побежал.
На Александер Платц приехал, когда уже начало темнеть. Базар "Schwarze Mark" (черные деньги), как его называют немцы, не поредел. Люди суетились и толкались. Воздух прорезали свистки немецких полицейских, крики бегущих людей, гул английских и американских машин; всюду сновали люди в красноармейской форме с красными повязками на рукаве, с выделяющимися на них "КН".
Все решительней подходила темнота, и день неохотно пятился в сероватую величину горизонта. Люди тоскливо поглядывали на бледно мерцающие звезды, только что возникшие, и уходили. Настало время, когда "туристы" и "паломники", топтавшие Александер Платц, вдоволь насытившись его прелестями, разъезжались по всему Берлину и далеко за его пределы, домой.
Теперь немцы не находили сбыта своим товарам и продавали дешево. Я остался на площади, даже когда перестали ходить поезда в метро и когда темное, осеннее небо, досыта напилось звездами.
За 250 марок купил Rasier Apparat (бритвенный электроприбор), дешево достал две пары женских туфель (за 100 и 200 марок) - пошлю маме. Недорого отдал за женские платьица. Зато с пальто меня надули. Утром, когда я к нему присмотрелся внимательно, оно оказалось все дырявое, так, что даже брюк из него не сделаешь.
В 22 вернулся на Weissensee.
В квартире немецких евреев - семьи Ришовских, задержался совсем недолго. Они угощали меня искусно приготовленными сладостями, поили горячим чаем. На прощание почти вырвали из рук фотокарточки, только накануне полученные в фото Берлина. Из семи видов пять пришлось оставить у них. Сделал надписи по-немецки: "zum anderen" и т.д., крепко пожал всем руки и побежал на трамвай. Но и тот не ходил больше. Тогда принялся останавливать машины. Перспектива ночевки на улице или шестикилометрового марша до "Гранд готеля", где я пишу эти строки, не радовала, и я решил применить все силы и предприимчивость свою, чтобы через час быть в постели. И действительно, мне это удалось.
В "Гранд готеле" заказал горячего чаю. Пил много. И когда наутро собрался уходить, мне насчитали 7 графинов и 12 марок.
19.10.1945
Вчерашний день гостил у Ришовских. Вечером смотрел с девчатами "Кабаретт", а совсем поздно - чаевал и слушал музыку - пение старшей дочери хозяина Эльзы, с которой, кстати сказать, успел обменяться поцелуями.
Bahnhof Weissensee. Начало первого, в пути на Карлсхорст.
Сегодня получу все свои фотокарточки. Времени остается мало, и больше фотографироваться не придется. Хочу попасть еще сегодня в Потсдам, Капут, получить там письма и необходимые мне документы; к вечеру быть снова в Берлине, а завтра ехать домой.
Насчет покупок успел сильно. Предстоит достать еще козырек и фуражку моим будущим начальствующим сотрудникам, радиоаппаратуру и перчатки, погоны и звездочки, но последнее надеюсь купить в Карлсхорсте.
Сейчас еду за деньгами в сберкассу и военторг - Карлсхорст кишит ими. Против меня сидят хорошенькие немецкие девушки и мило улыбаются. Ну как не прерваться?
В немецком театре "Кабаретт" преимущественно выступают акробаты. Особенно поражает и вызывает отвращенное восхищение один подросток, который, подобно резиновой кукле, гнется во все стороны и совершает непостижимое нормально развитому человеку.
20.10.45
Служебная характеристика
На командира минометного взвода лейтенанта
Гельфанда Владимира Натановича
1923 года рождения, еврей, служащий, член ВКПб с 1943 г., п/б № 5935860 образование общее среднее, окончил курсы младших лейтенантов при 28 армии в 1943 году, 4 месяца, политического образования не имеет. Участник отечественной войны с 1942 года. Награжден орденом Красной Звезды, имеет одно легкое ранение. Звание лейтенанта присвоено при 3 гв. Армии № 064 от 27.01.1944 г., удостоверение личности серия АГ 000001 № 143002 от 7.05.44 года
Лейтенант Гельфанд Владимир Натанович за время прохождения службы в 4 поре 27 опроса с 6.09.45 года по 4.10.45 года показал себя:
дисциплинированным, выдержанным офицером, политически развит. Достаточно работает над повышением своего уровня, среди офицерского состава авторитетом пользуется, физически здоров, морально выдержан, делу партии Ленина-Сталина и социалистической Родины предан.
Вывод: должности командира минометного взвода соответствует.
Командир 4 роты
гвардии капитан
/Анисимов/
20.10.45
С характеристикой согласен:
Командир 1 офицеркого б-на майор
/Румянцев/
20.10.45
21.10.1945
Четверть десятого. Берлин. S-Bahn - электричка. Еду на Щетинский вокзал. Там думаю заночевать. А наутро - Ораниенбург-Креммен.
Срок командировки еще позавчера истек и мне боязно было ходить по Берлину - комендатура особенно активничает в выходные дни - много военных. Для меня воскресенье самый плохой день. Все закрыто и даже побриться нельзя. Так у немцев устроено. С магазинами у нас наоборот, но почта и прочие ответственные учреждения не работают. Поэтому денег не перевел.
22.10.1945
В 10 вечера был на вокзале. Стал спрашивать немцев насчет предстоящего пути, каким поездом ехать, где пересаживаться. Одни советовали на Ораниенбург, а оттуда с утра на Креммен, другие, и большинство, советовали на Хенигсдорф. Я уже ездил по одному и другому пути. Первый был длинный, но легче - только одна пересадка. Но склонился на сторону большинства и поехал на Хенигсдорф.
Ехали долго. В поезде было темно и битком людей. Навалило в темноте и давке, но было весело. Обыватели берлинских пригородов болтали о сале, о масле, о шоколаде. Потом перешли на политику. Кто-то женщине крикнул:
- Ты переняла русские привычки! "Du hast die russischen Gewohnheiten ubernommen". Эти слова кольнули прямо в сердце, и я решил не оставлять это незамеченным. Обращаясь сразу ко всем пассажирам, спросил: "Разве русские так уж плохи, и привычки их хуже ваших?" Все зацыкали на ту, которая выронила неосторожное выражение, одни лицемеря, другие из боязни передо мной, а третьи может быть и искренне. Нашлись такие, что ставили русских выше немцев в культурном отношении (и не без основания), приводили примеры и доказательства. Разговор не умолкал до самого Креммена и уже дорогой с поезда продолжался с не меньшим напряжением. Я старался как мог, чтобы утвердить в немцах лучшее мнение о моей Родине, о народе, вызвать уважение к нашей культуре. Не знаю насколько мне это удалось, во всяком случае, они больше не решались плохо отзываться о России, и только одна старуха, заискивающе улыбаясь и подобострастно глядя мне в лицо, тихонько сказала: "А у меня, господин офицер, позавчера "камрады" обобрали квартиру" и замешалась в толпе.
В Креммене было все по-старому, только в квартире произошли изменения. Капитана, который без меня был поселен в квартиру, уже не было, и на его место перебрался сержант из политотдела. Мне пришлось ночевать на полу.
Наутро весь день перекладывал чемоданы. Ожидал неудачи с моей затеей насчет политотдела и готовился, на всякий случай, в дорогу: в батальон или даже обратно в запасной полк. Я сильно просрочил командировку - приехал на два дня позже указанного срока и, следовательно, с начала пребывания здесь не оправдал доверия начальства. Оно могло прореагировать по-своему.