Сигналы не единичны. У многих офицеров стали пропадать вещи и деньги. Крадут все, что попадет под руки. Не брезгуют мелочами: ножницы, карандаши, открытки. Воруют, не гнушаясь никакой подлостью - ломают чемоданы, вскрывают замки... А масса молчит, лишь пожимая плечами и возмущаясь (про себя). Иногда говорят на партсобраниях, но дальше разговоров и резолюций дело не идет.
Воровство продолжается. Ежевечерне носятся пьяные крики, мелькают карты - жизнь течет. И какой она серой становится общей незаинтересованностью ее содержанием, офицеров.
28.02.1946
Решил, накануне дня рождения, затеять пир, но затея лопнула.
01.03.1946
Майор Корнеев выпить со всеми не захотел, и вообще куда-то торопился. Я ему налил отдельно, он втянул одним махом грамм 300-400 и стал рассказывать, поучать, насчет разных казусов жизни.
Время затянулось. Люди, коих я приглашал, перестали думать о реальности моих намерений, а чета Грабилиных и вовсе собралась отбыть ко сну. Решил начинать. Закуски много, людей - 7 человек.
Две бутылки водки ушли незаметно. Никто не был пьян, но все были навеселе, как водится в хорошем обществе. Тосты произносились сухие, слов было мало, и вечер скоро закончился.
В семь утра проснулся именинником. До 8 ворочался в постели - боялся нового дня, был неуверен в нем.
02.03.1946
Так и ушел он бесследно, мой день, 1 марта, даже не улыбнувшись мне приветливо. Такой суровый, желчный и пустой, как и все прочие, ушел, чтобы никогда не вернуться больше.
Погода опять изменилась, стало тепло и мокро. Снег пожелтел и приник к земле, словно не хотя расставаться с ней. По радио голос тоже сырой, плачущий, устами какой-то немки, наводит тоску на душу. Скучно, безрадостно, и даже музыка веселая не отвлекает.
03.03.1946
Солуянов - премерзкий тип. Такие могут хорошо устраиваться, их, наперекор справедливости уважают и хвалят. А ведь чистейшей воды подхалим и наушник. В который раз он, только ради того, чтобы другие его считали старательным малым, ябедничает и клевещет на меня. Так, в одну из прошлых погрузок, он весь день не выходил на улицу. А когда вечером в нем все же заговорила совесть - он, прежде чем побывать на месте погрузки, забежал в канцелярию и нажаловался, что электропровода де нет, вагоны нечем передвинуть и люди стоят, не находя работы. А на деле было совсем иначе. Сам я ездил, расставлял вагоны с помощью мною привезенного электровоза. С 5 часов утра люди работали, и погрузка была почти закончена.
Майор Корнеев, не удостоверившись в правильности показаний Солуянова, вызвал и стал ругаться. Тогда я вышел вместе с ним во двор, и он увидел электровоз и работу, но промолчал и не воздал должное кляузнику. И можно ли? Ведь тот охотник, и в каждый выходной, а нередко и будний день приносит дичь, угощает начальство, пьянствует вместе с ним - такие люди плохими не бывают, они всегда на высоте, и никто не смеет назвать их хамелеонами. На том построена и держится жизнь.
Во второй раз он поступил еще более гнусно со мной. Когда я был в канцелярии штаба, на секунду отвлекшись от работы, во имя ее же, Солуянов отыскал зам по политчасти майора Жарких, парторга, капитана Бородина, и вместе с ними направился в наше общежитие, заявив, что я там и что вместо работы занимаюсь покраской велосипеда.
У входа в штаб я встретился с троими всеми, и политработникам пришлось на чем свет стоит ругать мою персону. И трудно было их убедить в вероломстве (охотника, прежде всего и хорошего собутыльника!) Солуянова.
А только сейчас за мной приходил майор Корнеев (помкомбазы по складам). Солуянов, оказывается, опять ему нажаловался. Он, видится мне, считает, что я должен каждый вагон ставить под погрузку, хотя на деле это целиком входит в его обязанности.
Я дал ему электровоз, я предоставил ему порожние вагоны и даже расставил их на погрузочных площадках. Чего же еще, спрашивается?! Надо было подчеркнуть свою деловитость, надо было показать свое старание, но как это сделать? Ведь на деле ничего похожего нет! И вот найден удобный выход свалить с больной головы на здоровую. Куда проще, чем работать и мерзнуть на улице!
Проснувшись, когда еще было мутно за окном, когда стрелка часов застенчиво остановилась на пяти, не умываясь, не застилая постели, выскочил на место погрузки и организовал условия для предстоящей работы, до 11 часов побывав на станции, на переездах и на всех линиях, где должно было ставить вагоны. И, ни разу не навестив своей квартиры, я, тем не менее, в угоду лжи, против фактов, оказался всего-навсего бездельником, которого можно и должно ругать всем и вся. И меня ругают. И капитан Ануфриев, принимая мои оправдания, как слезы, которым Москва не верит, и Корнеев, убеждая меня, что я спал до его прихода, и даже Солуянов, пугая тем, что "мы еще поговорим об этом!"
04.03.1946
Читая газеты. В мире, как в пекле: все жарче и жарче. Война окончилась, но кровь еще льется, унося из жизни тысячи людей ежедневно.
Социалистическое правительство Великобритании не оправдало надежд человечества. Англия не изменила своей гнусной и ничем неоправданной роли душителя свободы и независимости народов. Индия негодует. Сирия и Ливан выражают протест, Греция задыхается от захватившего ее фашистского угара. Индонезия и Палестина истекают кровью. Египет охвачен волнением. И над всем этим холодная, неотвратимо жесткая, диктаторская рука Англии, топчущая военным сапогом, попирающая своей властью национально-политические интересы и чаяния малых, зависимых стран.
Международная Ассамблея Объединенных Наций, выявила до тонкостей, перед лицом государств, мысли и деяния международных политиков. Бевин, в особенности, показал свое реакционное лицо.
06.03.1946
Под колыхания душистой русской музыки, приятно засыпать вдали, за 2-3 тысячи километров, от Родины "Ох вы косы, косы русые" и "Дунай".
08.03.1946
Только что прослушал сообщение "В наркоминделе", в котором говорится о "памятной записке" американского - болгарскому, правительства, и приводится нота Советского правительства, по поводу нарушения этим необоснованным актом США условий тройственного соглашения о Болгарии.
Действительно, какое кощунство! Впрочем, за последнее время некоторые видные зарубежные политики стали бешенными, а отсутствием логичных убеждений и последовательностью в своей работе, они всегда заражены были, эти черчилли, бевины и бирнсы, пожалуй, тоже.
10.03.1946
Вельтен.
На вечере немецком. Много музыки, духоты и грусти. Спать не хочется, хотя уже 3. Танцы до утра. Немки голые, чуть ли не в буквальном смысле этого слова - стыдно и мерзко видеть, а они кривляются - им хорошо, что они противны.
Старухи семидесяти и более летние бодро кружатся в вальсе. Один я неудачник, хотя не последний летами и внешностью. Любовь жестока ко мне, а красота передо мной лицемерит.
13.03.1946
Берлин.
В Креммене пробыл ночь. Выслушал горькую исповедь Шварцем, спал с ней, но не согрешил. Вкусил плод бессонницы, испытал силу соблазна, и все же совесть оказалась сильней. В 7 часов был на вокзале, и в начале восьмого дома.
Майор Костюченко обрадовал новостью: электровоз не пригнал, вагоны не поданы, погрузка приостановлена.
Не заходя в комнату, взялся за руль велосипеда. На электровозной станции меня уверяли, что машина "ist bei veltag". Поехал туда. И действительно, вся эта шумиха не имела под собой почвы и оказалась лишь плодом неуемной фантазии людишек мелочных и подлых, стремящихся доказать однако, что они работают и чего-то стоят. Электровоз был на кафельном заводе с 7 часов, задержек по вине транспорта не было.
Еще два раза навестил кафельный и решил ехать в Берлин.
Зашла-постучалась девушка Маруся, и я сильно задержался в Вельтене. В 2 часа только удалось выбраться.
До Хайликенди доехал на велосипеде, остальное поездом.
16.03.1946
Берлин. Поезд.
Сегодня справился в Потсдаме со всеми порученными делами, в Берлине тоже успел. День не прошел зря, но, тем не менее, он позади.