Еще одна неприятность - порвались пуговицы для подтяжек, а брюки-то широкие, сползают заметно книзу. Как я теперь доеду до Хенигсдорфа? А там, в Хайликензее у меня еще и велосипед - морока и тяжба двойная.
Плащ продают за 5,5 тысяч. Хороший, большой, новый, красной кожи. Хочется иметь, так хочется, аж слюнки текут, а денег нет. Пишущую машинку приобрел - элегантную такую. Вот будет радость для мамы и мне на пользу. Смогу печатать свои вещи. Она маленькая в футлярчике, так, что вместилась в один из моих чемоданов. Теперь у меня семь чемоданов, восьмой маленький и две шинели, велосипед, радиоприемник и столько мороки и забот впереди.
Германия - ты не приелась, но с удовольствием покидаю тебя, развратную и пустую. Ничего в тебе нет удивительного, ничего нет радостного. Лишь жизнь в тебе веселая и беззаботная, дешевая, шумная и болтливая.
А Россия - я уже не помню, как она выглядит, не знаю, как живет и чем теперь интересно. Мне дорога ее земля, которую, кажется, как шоколад, готов грызть без конца, своими жадными зубами, лизать изломавшимся по-немецки языком, и жесткими губами целовать, умытую кровью и слезами. Нелегко будет мне, я знаю. Труд и здоровье отдам в жертву; рассудок и выносливость, и волю свою. Но добьюсь! Я так хочу, так нужно! Жизнь повернулась ко мне лицом.
20.09.1946
И радостно и скучно делается мне от разных мыслей. "Встречай, встречай, еду!" - хочу написать маме, так коротко и так взволнованно! Действительно, мне подвезло, и на Базе меня зовут теперь "счастливчиком".
Сегодня наполучал продуктов. Доппаек выдали по 30. Подарок - мука, сахар, пакеты с печеньем, конфеты, сухой паек на путь следования. Теперь мне есть с чем потаскаться! Говорят, есть приказ у демобилизованных вещей не проверять в дороге. Я сильно думаю о машинке, чтобы ее чего доброго не отобрали.
26.09.1946
Берлин.
Вчера нас подвели. Машина, которую выделили для 4-х демобилизованных офицеров, уехала по какому-то преднамеренному подвоху всего с одним из нас, да и то с 25 Бригады. Было очень обидно после всех наших напряженных усилий остаться и не успеть к поезду. Теперь нужно сидеть на чемоданах, по меньшей мере, два дня. Поезд прибудет во Франфуркт после выходного.
Пишу за цементной плитой на станции - своеобразной опорой для суетливых ног. Немцы тоже прислонились спинами, облокотились, читают. Я приехал сюда, с моим теперь спутником, Купцовым. Время впереди. Нужно заботиться о чемоданах и разных приобретениях. У меня десять чемоданов маленьких, но тяжелых. Два мешка с барахлом, но девать вещи некуда. Хочется иметь меньше, да покрупнее чемоданы, вот и пустился на поиски. Не достал.
Быстро стемнело и время меня оставило. Надо попасть в Креммен - там вещи на ночь бросать нельзя. Я поспешил на станцию.
Поезд ушел незадолго до моего появления здесь. Придется ждать 45 минут. Выдержки хватит, занятие нашел для себя отвлекающее от уныния, только бы не прозевать кремменский поезд.
В одном месте подвернулся мне патефон. Просили недорого - 700 марок, но купить не смог - денег немецких нет. Отрез на плащ и подкладку для костюма сменял на сигары. Мне их выдали 150 штук, взамен причитавшихся 45 пачек сигарет. Больше ничем похвалиться не могу.
К Дине мечтал заехать, но передумал. Не буду глупцом - уеду, не попрощавшись, не страшно, хотя и пообещал им. Они не стоят этого.
С Купцовым расстался еще днем. Он уехал в Потсдам. Мы набегались, а даром. Чемоданов не сумели получить. Были дешевые по 16 марок, но по карточкам. Дорогие по 500 марок, но дрянные и никчемные. Деньги теперь не бросаю.
27.09.1946
Берлин.
Сегодня опять на берлинский рынок. Кое-чего надо приобрести. Возможно, с Германией больше не встречусь.
В поезде напротив сидит француженка. Я угощаю ее конфетами.
01.10.1946
Варшава.
Большой, большой город, насколько можно окинуть взглядом. Поляки продают все. И откуда у них сейчас так много сала, водки, колбасы и шоколада?
Продал велосипед (500 злотых). Думал много, да только не ценятся деньги в этих краях. Поляки торгуют деньгами, продают отечественные польские, и еще охотней покупают русские. Немецкие марки ценят вдвое дороже злотых. Сало недорогое - 100 рублей килограмм, а на злотые - 360.
И, ох, сколько набежало их к вагонам! Тьма-тьмущая! Чуть было не отдал фотоаппарат за часы и 500 марок, но передумал.
Скелеты домов не меняют очертания города. Издали выглядит он красиво и чуть величественно. Кажется мне лучше Берлина. Дома здесь не такие ровные, прямые, бесформенные - напротив, они шиковатые, белые, нарядные. И только поблизости проглядывает их уродство и бестелость.
02.10.1946
Брест-Литовск, станция.
Не слышно немецкой речи. Всюду русское, всюду волнующее, странное, непривычное. Хочется плясать от восторга - я снова, и теперь уже навсегда, на родной земле.
Вещей у меня безобразно много. Знаю, все нужно, все понадобится, но столько хлопот и беспокойства доставляют они мне. Иногда пропадает мужество и хочется все оставить на станции перед отъездом киевского поезда. Но так бывает редко. В основном одержим одной и естественной мечтой - довезти все, все вещи - 8 чемоданов небольших, но увесистых, два мешка и мешочек с мукой, скрипка и две сумочки-авоськи сo всякими предметами первой необходимости. Для одного человека непосильно.
Носильщик хочет сыграть на моих трудностях: "Помогу вам погрузиться, можете не волноваться". Но задача не пустяшная. Нужно договориться заранее насчет оплаты.
Я пообещал 150 рублей и бутылку водки.
- Да что вы шутите? За такую погрузку люди мне давали 500 рублей, и затем кормили и поили до отвала.
Я не стал больше с ним говорить.
03.10.1946
Коростень.
Здесь высадил майора Костюченко. Простились на водке - он заказал в ресторане.
Большая красивая станция забитая людьми. Так много народу сейчас ездит!
04.10.1946
Киев.
Город большой, бесконечный, издали похож на Варшаву.
Проводник вагона девушка-киевлянка всю ночь просидела у нас в купе. Она противно целуется, а так славная девчонка. Оставила мне свой адрес.
Корсунь-Шевченковский.
Я опять выпил. Скучно, холодно. Окна в купе выбиты, ветер хватает за душу.
Город похож на деревню: домики, домики, слабые, шаткие, деревянные.
05.10.1946
Вот и Днепродзержинск, с широко разбросанными хатенками. Его нельзя назвать городом, такой он большой и грязный.
Станция Баглей - первый трамвай на Украине: синий, нарядный, без стекол. Люди черные, в деревенском убранстве.
Днепр виден далеко, укутанный в белый песок. Мелкий и не такой широкий, как прежде.
Постройки, заводы. Долго тянется широкая полоса населенных пунктов, вперемежку с горбатыми, изъеденными балками, полями. Уже не чаю увидеть моего любимца. Он еще за горизонтом, далеко впереди.
30.10.1946
Днепропетровск.
Сижу и слушаю музыку. Песни Блантера "В лесу прифронтовом", "Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех..."
Теперь уже привык, втянулся в новую жизнь и, хотя еще все здесь ново, но уже совсем привычно, как до войны.
01.11.1946
Днепропетровск.
8 вечера. Только сейчас из института. Ночи здесь опасные - раздевают. Убийства с ограблением вошли в моду. Лишь только стемнеет - жизнь во многих районах города, замирает. Улицы настороженны в ожидании кровопролития. Гадкие стали люди. Мама волнуется, бедненькая переживает, чтоб не дай бог бы, чего ни будь, со мной не произошло дорогой.
Учиться вдесятеро тяжелей, чем перед войной - память не та и способности.
22.11.1946
Днепропетровск, институт.
Сегодня получил студенческий билет - теперь я закабален институтом все лучше, чем армией.
В первом месяце получу стипендию, в числе немногих. Однако в дальнейшем на себя не надеюсь. Я не привык к упорному, усидчивому труду, в особенности, если это касается предметов мною нелюбимых и запущенных в изучении.
01.12.1946
На лекции по русской литературе.
Настроение крайне упадочное. Так тяжело бороться с мыслями навязчивыми и злыми о своей беспомощности и полном отставании. Я никогда не надеялся обнаружить в себе столько пороков, не ожидал, что так слаб в науках. Каково мне пережить, едва натянутую тройку по языку и, утвердившуюся, противную четверку по литературе. Отстал я за годы разлуки с партой, отстал и так непоправимо!.. Не говорю уже о других предметах, столько переживаний сопутствуют мне и гнетут на пути в институт.