Санта-Барбара. Вторник, 9 июня 1981
Сегодня окончил мое "дело" здесь. Остался последний ужин и прощальный прием. Много мыслей, интуиции, впечатлений, но пока что хаотических. Главный вопрос остается тоже: способна ли наша Церковь серьезно отнестись к этим православным "евангеликам", распознать подлинность их "жажды" Православия, но не экзотического, "восточного", а тоже подлинного?
Только что с о.Войчиком провели два часа вдвоем в кафе на пляже. Синий океан. Дымкой подернутые горы с их сухой растительностью. Это "роскошество" солнца, синевы, белизны домов, праздничность, разлитая в воздухе… Сидя там, отдышались от напряженного утреннего заседания.
1 Православной Евангелической Церкви (англ.).
Читал вчера "Русский альманах", тоже необычайно "роскошно" изданный в Париже З.Шаховской, по-видимому назло и как урок "третьим", монополизирующим своим жалким "модернизмом" эмигрантскую литературу. Но, увы, и от этого "памятника" первой эмиграции, ее культурному уровню, ее качеству – отдает именно могильным памятником. Все сплошные fonds de tiroir1 , какие-то оставшиеся по сей день неизданными записочки и письма, библиографии, странички разорванных воспоминаний. Но ведь все уже сказано, все известно, и уж если что и писать и говорить о "золотом веке" нашей эмиграции, то оценочное и целое , а не эти membra disjecta2 , не эта поминальная тризна.
Вчера – с визитом у владыки Иоанна Шаховского. И впечатление светлое . Поистине духовная красота в старости. Я никогда не мог читать ею без раздражения на его вычурность, маньеризм, но человек он светлый и Божий и Христов. Увидимся ли снова?
Четверг, 18 июня 1981
Письмо от Никиты: Аллой подал в отставку (одновременно – письмо и от самого Аллоя, какое-то жалкое). Еще одна парижская "каша", в которую я буду непременно втянут… Далее Никита пишет:
"…как ни странно, но победа Миттерана – это победа старого над новым, мы вернулись на тридцать, пятьдесят, а иногда и сто лет назад. Недаром он пошел поклониться могилам столетней давности, да и вообще в нем что-то "наполеоновское" vu par Tolstoy: "ma pauvre mere"1 и прочая сентиментальная риторика. Возврат к лаической религии более чем парадоксален в нашем быстро шагающем вперед времени. Следовало бы написать этюд на тему "Le socialisme – une evolution regressive""4.
Согласен вполне. Все эти дни работа над четырьмя keynote lectures3 , которые должен прочитать на следующей неделе в нашем Pastoral and Liturgical Institute. Тема – брак, и, как всегда, только начнешь вдумываться, вглядываться, раскрывается в нашей вере что-то огромное, прекрасное, подлинно животворящее…
Пишу, однако, урывками из-за тысячи забот. Вчера и позавчера – ликвидация нью-йоркской квартиры, возня с перевозчиками и т.д. Суматоха в семинарии – Институт, бюджет, building projects6 . Жаркие, солнечные дни.
Пятница, 26 июня 1981
Сегодня закончили Институт. Было много народа и потому много разговоров, встреч, суматохи. И четыре трудные лекции: по одной в день… Устали мы с Л. невероятно от этого труднейшего года и только и считаем часы до Лабель…
1 архивы из ящиков (фр.)/
2 разрозненные части (лат.).
3 глазами Толстого: "Моя бедная мать" (фр.).
4 "Социализм – регрессивная эволюция" (фр.).
5 основными, "программными" лекциями (англ.).
6 строительные проекты (англ.).
Завтра приезжает Андрей, и, как всегда, радостное ожидание. Лекциями своими о браке я доволен. И доволен, главным образом, потому, что читал их "сам себе", переживая их как "откровение" прежде всего самому себе.
Четверг, 10 сентября 1981
В Лабель тетради этой я с собой не брал. Поэтому начну эту – первую "осеннюю" – запись с летней сводки.
Смерть мамы . Она скончалась в понедельник утром 17 августа, будучи уже несколько недель в полусознании. Мы знали, что она умирает, и весть о ее смерти не была неожиданной. Как это ни странно, весть эта с тех пор как бы растет в душе, словно каждый день заново узнаешь…
Мы с Л. уехали в Париж 18-го вечером, с остановкой на день в Нью-Йорке. В среду 19-го (Преображение) – в три часа дня – было положение во гроб в церкви в Cormeilles. Я так рад, что мы застали маму еще не в гробу, а на постели. На положении во гроб была и [ее сестра] тетя Оля. А утром 20-го я служил там же Литургию – Преображенскую, с освящением яблок, со всей радостью этого праздника… Отпевание на rue Daru, и это значит – в детстве , в самой его сердцевине… Погребение на [русском кладбище] Ste. Genevieve. Тут, как и в день папиных похорон, пошел дождь. Вечером у Андрея на Parent de Rosan – тетя Оля, Тихон с Мариной, Жорж с Тони, Нина и Отар и совсем высохшая, малюсенькая Шура Габрилович.