Более менее они справлялись, но ни одна нянька и сиделка даже за большие деньги не хотели больше находится в их доме – мать устраивала чудовищные сцены с размазыванием фекалий по стенам, и это было самое мягкое из ее безумств. Воображаемые друзья старшей дочери становились все более реальными и все более опасными, и однажды отец, который пришел домой раньше положенного времени, т. к очередная няня просто сбежала средь бела дня, нашел Эмили в ванной, наполненной горячей водой, от которой поднимался густой пар. Она держала в руках полугодовалую Оливию с явным намерением бросить ее в эту самую ванну. Отец без лишних криков и суеты отобрал у нее ребенка и поинтересовался, что происходит. Эмили искренне ответила, что плач Оливии мешает ее друзьям и если она не решит проблему, то они сами разберутся с ребенком. Все те чувства, что испытал отец в тот момент сложно передать, и Эмили снова отправилась в клинику. Отцу пришлось уйти с места непосредственного руководителя бизнеса и передать дела своему другу. Отец полностью взвалил на себя все проблемы их семьи, уход за женой и Эмили, воспитание Оливии. Но, как это бывает, друг оказался другом лишь на словах, и вот, разоренные до последней нитки они переехали жить в рабочий район Лондона. Грязный, опасный и невыносимо бедный. Там-то и родился Рон, в тайне от врачей, соц.опеки и государства. Самое первое и яркое воспоминание Рона из детства, как они с Оливией сидят, прижавшись друг к другу в крошечной каморке для швабр, а мать кричит страшным голос и странно катается по полу. Он видел в щелку отца, который набирал шприц и пытался утихомирить мать, чтоб сделать ей укол. Помнил как страшно ему было от ее криков, и как Оливия гладила его по голове. Оливии было 13, когла она впервые услышала голоса. Врачи предупреждали, что болезнь может появиться в процессе полового созревания, но месячные у нее были уже целый год, но никаких проявления шизофрении не было. Увы, и Оливию болезнь не пощадила. Однажды ночью, когда голоса, наконец, стихли, она подошла к кровати, на которой спали отец и маленький Рон. Она погладила брата по длинным белокурым волосам, потрогала свежую рану на губе и уже заживающую – на переносице – Рона постоянно били уличные пацаны. За его сумасшедшую мать, за их нищенское существование, и самое главное, за его слишком симпатичную, девчачью внешность. Он был копией своей матери и сестер: пшеничные волосы, которые никто не стриг, доросли до лопаток, длинные и пушистые ресницы, голубые глаза и пухлые как у куклы губы – Рона нередко считали третьей сестрой в этой ненормальной семейке. Оливия поправила одеяло, которое сползло со спины отца – в доме не было отопления и было холодно, даже не смотря на то, что спали они одетыми. Поцеловала отца в истощенную худую щеку, и зашла на их крошечную кухню. Мать и сестру снова положили в клинику, они с отцом навещали их несколько дней назад, но мама ее не узнала, а сестра прошла мимо, даже не заметив. Налила себе кипятка в кружку, газ еще не отключили, а вот чай закончился еше утром, всыпала в воду ложку сахара и зажмурившись отпила.
Рон проснулся от дикого крика, вскочил на пол и тут же отдернул ногу – пол был ледяной, и даже рваный, хотя и толстый носок не смог скрыть этот холод. Вслед за криком последовал глухой удар, словно звук падающего тела и Рон понесся в кухню. На полу, с перекошенным от внезапного инсульта лицом, лежал отец, сжимая в объятьях мертвое тело Оливии. Отец что-то мычал, а Рон в оцепенении смотрел на черные пятна уже засохшей крови на руках и одежде Оливии.
Он не знал, как в квартире оказались врачи из скорой, кто вызвал жуткую тётку из соц.опеки. Ему казалось, что он так и простоит как каменный столб в дверях кухни и ничто и никогда его не сдвинет с места.
Оливия не захотела разделять судьбу мамы и сестры и перерезала себе вены. Она умерла быстро, опустив руки в таз с теплой водой, чтоб не чувствовать боли, чтоб кровь не свернулась и чтоб не испачкать пол кухни. Она не хотела напрягать папу уборкой, у него и так полно забот – думала она, делая первые надрез вдоль руки....
Спустя три месяца в приюте, где Рон ни с кем не подружился и более того, даже не заговорил, сперва появился толстый врач и поставил ему диагноз- амнезия. Лечить его не пытались – у приюта не было на это денег, да и его история внушила окружающим, что он так такой же псих, как и все остальные в его семейке и нет смысла с ним возиться. А еще через пару месяцев его забрала к себе высокая красивая женщина. У нее были длинные белые волосы и холодные голубые глаза. Рон никак не мог вспомнить, кого же напоминает ему эта холодная женщина, которая все время смотрит на него взглядом со смесью жалости и страха. Позже он узнал, что это его бабушка по маме. Она почему-то не любила говорить про его семью, о которой он ничего не помнил и все время водила его к врачам. Ему давали какие-то тесты, загадки, и другие дурацкие задания, брали бесконечные анализы и проводили множество других медицинских обследований. За эти годы он так к этому привык, что перестал уже спрашивать зачем и для чего все это. В 13 лет Рона соблазнила одна из бабушкиных подруг. Он выглядел на 17, был высокий, широкоплечий. Все еще носил длинные волосы, а глаза и ресницы, как оказалось, сводили с ума едва ли не всех женщин, приходивших к бабушке в гости. Бабушка его, к слову, была знатной аристократкой, и приемы в ее доме, казалось, не кончались никогда. Она гордилась свои невероятно красивым внуком и безумно боялась болезни, так бессовестно унесший жизнь ее дочери и внучек. Мать Рона истекла кровью в клинике во время очередного приступа, когда она разорвала на себе кожу, мясо, и вонзилась зубами в вену, вырывая ее из руки. А Эмили сперва не могли найти, она словно испарилась из клиники, и ни связи, ни бабушкины деньги так и не давали результатов в ее поисках в течении нескольких лет. Но кто ищет тот всегда найдет, и бабушка узнала, что ее Эмили, обладающая ангельской внешностью и полной беспомощностью, стала жертвой нечистоплотных санитаров, которые сперва сами ее насиловали, а потом за небольшую плату сдавали, как они сказали на следствии, в аренду. Ну а когда ее тело пришло в негодность, девушку просто убили и закопали во дворе психушки. Когда ее нашли и экспертиза подтвердила, что это действительно она, бабушка подняла все связи и мучителей ее постигла та же участь. Они попали в самую жуткую тюрьму на всем туманном альбионе. Люди, которым щедро заплатила бабушка их не пощадили, они умерли, испытав на себе все мыслимые и немыслимые сексуальные и адские пытки, на которые их обрекла безжалостная месть.
Шли годы, Рон прекрасно жил за счет богатеньких тетушек, которые платили любые деньги, лишь бы провести с ним ночь. Он научился не замечать их дряблые тела, морщинистую кожу всю в старческих пятнах, он просто зарабатывал деньги. Бабки хорошо платили и Рон, не нуждавшийся в деньгах и не помнивший своей нищеты, но каким-то подсознанием понимал – деньги надо зарабатывать самому, а не надеяться на бабушку. Она, наконец, перестала таскать его по врачам так часто как в детстве, но все равно, минимум раз в 2 месяца к нему проходил психиатр и вел задушевные беседы. Конечно, приходил он не открыто, а якобы к бабушке на чай, но Рону было 17 лет и он все прекрасно понимал. Не понимал только для чего его нужно показывать психиатру, но ему было все равно и он совершенно не сопротивлялся этим встречам. Иногда даже было интересно – он ничего не помнил из своего детства, не помнил родителей, где и как жили, и надеялся, что может психиатр ему поможет вспомнить и ради этого он и приходит так часто в их дом.
Но в один день идилия закончилась – 15тилетняя Джоан, внучка одной из его старушек, влюбилась в него и была отвергнута. Но избалованный ребенок не привык к отказам и решил отомстить. Однажды, возвращаясь домой с очередного свидания, кто-то сильно огрел Рона сзади по голове, и хотя он был высоким и широкоплечим, занимался конным спортом и греблей, и в любой другое время спокойно дал бы отпор нападающим, но в тот день он был немного пьян и вымотан 5тичасовым секс-марафоном, и просто свалился на подъездную дорожку и не успев понять, что происходит, получил новый удар тяжелым ботинком в лицо, потом еще и еще. Нападающий целился именно в лицо, он уже сломал нос, губы превратились в месиво, а под конец, уже почти потеряв сознание, Рон почувствовал, как холодное лезвие ножа сперва легко, несмело, словно примеряясь, полоснуло его щеку слева, а потом – сильно и глубоко, распробовав вкус крови, вонзилось над бровью справа и резко и адски больно скользнуло вниз до самого подбородка. Он уже отключился, когда Джоан плюнула на него и с ненавистью, на которую способна только отверженная девушка, ударила его носком тяжелого ботинка в висок. И этот удар вернул Рону память.