Рон вспомнил. Вспомнил мать и ее безумства, вспомнил изможденного отца, вспомнил самоубийство сестры. Он даже вспомнил дом, где они жили и ту беспросветную нищету. Единственное, что он не помнил, это где находится дом и что стало с отцом. В больнице с ним носились как с королевской особой, бабушка постаралась – лучшие врачи и пластические хирурги практически вернули Рону нормальную прежнюю внешность. Лишь небольшая горбинка на переломанном носу, и тонкий белый след от шрама на левой стороне лица делал его вид несколько зловещим, особенно когда он улыбался. Хирурги почему-то уделили все свое внимание глубокому порезу справа и его действительно как и не было. Только бровь посередине осталась словно поделенной на две части. А вот ране на щеке они не уделили особого внимания, видимо не посчитав ее серьезной, и в итоге – шрам, продолжающий улыбку делал его похожим на Джокера, особенно, если лицо попадало в тень. Его длинные волосы были обриты под ноль – как напоминание об операции на открытом мозге. Лицевые кости тоже подправили, и теперь он был счастливым обладателем титановой скулы. Но все эти вмешательства все равно не испортили, а даже добавили некого шарма его слишком ванильной внешности, сделав еще более привлекательным для дам. Однако, теперь он перестал быть ангелочком для старушек, и своим старым новым лицом стал привлекать женщин за 40, которые слетались на него как осы на мед. Осами они и были, тощие, желчные и вызывали у Рона еще большее отвращение, чем его похотливые старушки.
====== #28 ======
Рону было 19, когда он, внезапно для себя, приехал в какой-то нищенский район. Как он здесь оказался он не понимал, просто вышел от очередной своей любовницы, сел за руль своей спортивной, вызывающе жёлтой машины, и вот он тут. Он смотрел на здоровенный грязный серый дом, такие же серые мрачные окна, в которых тут и там светился тусклый противный молочный свет и думал о том, как вообще тут можно жить. Хотя, наши окна до сих пор светятся.... И сам в ужасе осекся от этой мысли. Наши окна... Наши окна – он шепотом повторил, глядя на два маленьких окна на четвертом этаже. Он тут жил, это его дом... И Рон, выскочив из машины, и забыв даже захлопнуть дверь, не то чтоб ее запереть, вбежал в мрачный подъезд. Ему было плевать, угонят его крутую тачку или разберут на запчасти, он нашел свой дом!!! Он прыжками преодолел четыре пролета и оказался перед обшарпанной дверью. В коридоре воняло мочой, прокисшей едой и затхлым сырым бельем, нищетой, в общем, воняло. Он нерешительно постучал, почему-то оглядываясь по сторонам. Никого в коридоре не было и никто ему не открыл. Он приложил ухо к двери – явно работает телевизор. Рон сильнее вжал лицо в ободранную обшивку, как будто хотел получше услышать о чем же там тарахтит телек, и дверь внезапно открылась и он ввалился внутрь квартиры.
Рон ужаснулся от беспросветной нищеты, грязи, вони которые навалились на него едва он оказался в квартире. Он стоял и с брезгливым ужасом смотрел, как по квартире полчищами бегают здоровенные тараканы, и неосознанно отступил к двери, когда внезапно начавшаяся реклама громко оповестила, что все таки в квартире кто-то есть, раз телевизор включен. Парень чуть подался вперед и заглянул в комнату, и конечно он ее узнал. Вон кровать на которой они с отцом спали, т.к тот боялся оставлять его одного, все тот же старенький телевизор и инвалидное кресло перед ним. Он видел такие – лет десять назад, это была очень популярная модель – само сиденье вращалось вокруг своей оси, кресло могло самостоятельно ездить, надо было лишь нажать на кнопку, и раскладываться в лежачее положение. Такое кресло было у одной из его старушек, потом она сменила его на более современное. Это кресло даже стоя к нему спинкой показывало насколько оно изношено : ткань обшарпана, потерта, дыры, грязные пятна, ржавчина, одно правое колесо спущено и кресло немного заваливалось в сторону. Над подголовником он увидел почти лысый затылок, с остатками седеющих волос. Это не может быть живой человек, почему-то подумал Рон, это кресло и эта голова...Зря он сюда пришел... Он попятился к выходу, когда кресло, с противным скрипом давно несмазанных подшипников, повернулось в его сторону. Рон не узнал, он просто знал – это его отец! Рано постаревший, худой, лицо скошено в сторону, один глаз прикрыт сильно опустившимся веком, половина рта провисла, а вторая наоброт вздернута в пугающем оскале, обнажая страшный кривой желтый зуб. Позже, намного позже он увидит тысячи таких лиц, но все они будут мертвыми, а сейчас его живой отец смотрел на него внезапно ярким голубым глазом и беззвучно плакал.
Рон не привык работать, так же как и тратить деньги. В этом не было нужды – всё и всегда ему покупали или бабушка, или его богатые любовницы. И поэтому он скопил немалую сумму из тех денег, которые помимо оплаты интимных услуг ему давали его многочисленные женщины. На эти деньги он прожил с отцом больше года. Сперва отказался от услуг неприятной тощей работницы соц.опеки, которая, судя по состоянию дома и отца, не сильно заморачивалась в исполнении своих обязанностей, потом оплатил лечение в хорошей клинике, и отец, хоть и не начал говорить, но научился общаться с помощью компьютера и клавиатуры, благо интеллект его оставался если не в полном, то относительном здравии. Они даже переехали на приличную квартиру, но в один не самый прекрасный день деньги закончились, а взять их было неоткуда. Ублажать богатеньких пресыщенных дамочек у Рона не оставалось ни моральных, ни физических сил. Казалось бы, что там сложного в уходе за человеком который не ходит, не говорит, лежит себе и лежит, но Рон так выматывался, что про секс ему и думать некогда было. А эти “хищные осы”, как называл теток про себя Рон, требовали его внимания в любое удобное для них время, и вскоре уставший и погруженный в свои проблемы Рон стал им не нужен. Вот тут-то денежный поток и иссяк. Он обращался к бабушке, но та категорично отказала Рону, приказав ему выбирать либо ее, деньги и успешную жизнь, либо нищету и полоумного отца. Рон выбрал второе и навсегда уехал из поместья. Им пришлось вернуться в старую квартиру отца, где Рон, как чувствуя, навел порядок еще до переезда и теперь их встречала чистая, со всеми оплаченными долгами квартира. Крохотная, но ничего лучше они уже не могли себе позволить. Бабушка приходила лишь однажды, брезгливо потопталась в прихожей, скривилась, узнав, что ее внук работает чернорабочим в порту по ночам и снова позвала его обратно. Но тот не собирался бросать отца и бабушка ушла, оставив на прощание несколько сотенных купюр. Она совсем не винила себя в том, что Рон оказался в таком положении, что не дала ему никакого образования или хотя бы жизненных уроков... Нет, она так ненавидела его отца, что едва ли не скрипела от злости зубами, узнав что он жив. Она пришла к нему в больницу после первого инсульта, там-то и узнала, что кроме девочек есть у него и сын . Долго искала, нашла в каком-то богом забытом приюте и впала в ступор, когда ей привели мальчика, который как две капли воды был похож на ее дочь. Она забрала его к себе, а еще через месяц узнала о смерти своей дочки. Тогда она второй раз навестила отца в больнице , который очень медленно, но все таки поправлялся. Рассказала ему, что забрала Рона к себе, но увидев радость и облегчение на лице ненавистного зятя, который отобрал и не сберёг ее дочь, ее внучек, она рассказала о смерти его жены. Во всех известных ей страшных подробностях. В тот же вечер отца хватил второй удар, из которого он не выбрался и пребывал в таком состоянии все эти годы, пока его не нашел Рон. Однако, бабушка все же купила отцу инвалидное кресло, так, в благодарность за внука. Но ни единого дня, ни единой минуты она не считала себя виноватой или хотя бы причастной к тому, что случилось с ее любимыми и близкими людьми – дочкой и внуком. Ничего этого Рон, конечно же, не знал и как должное принимал всё происходящее в жизни.
Этих денег хватило на три месяца оплаты коммуналки и пополнение запасов лекарств.