Далеко я не уплыл.
Что-то огромное пронеслось в воде внизу, утягивая меня за собой в миниатюрном водовороте распутывающихся мыслей. Та тварь из белого шума помех. Господи. Я быстрее замолотил ногами, с трудом продвигаясь в жидкости и пытаясь притянуть к себе в сознание осязаемую мысль о суше. Но мне удавалось лишь выбивать брызги да поднимать водяную пыль из фрагментов разума. Затем последовал еще один обратный поток, увлекший меня за собой, нанося удар за ударом; тварь снова прошла подо мной, и неистово вспарывающая воду попутная струя, оставленная ею, ударила меня, закрутила, утащила под поверхность.
Вынырнув к воздуху, я выкашлял: акула! Это слово явилось в перехватывающей дыхание дрожи, а потом я закричал: помогите! Акула! На помощь! И кричал дальше: господи, господи, господи! — бил ногами, молотил руками, молотил и кричал. А потом, невесть как, свалившись откуда-то из-за моей отчаявшейся, рассыпающей искры мысленной цепочки, явилось воспоминание о конверте, присланном Эриком Сандерсоном Первым на случай критических обстоятельств, о «Мантре Райана Митчелла», приколотой к кухонной доске для заметок. Я напрягся, вспоминая текст на тех страницах. Результаты экзаменов? История того, как были окрашены комнаты в доме?
— Голубой с черным, серый с желтым! — Я выкрикивал эти слова, хватаясь за каждое из них как за соломинку, лишенный из-за шока способности соображать. — Голубой с черным, серый с желтым. Голубой с…
Что-то бросилось из глубины кверху, тяжело врезавшись мне в бедро и в бок, выбросив меня из воды в целой туче брызг, и рот у меня раскрылся, словно для вопля, но, поскольку дыхательные пути оказались сокрушены и перекручены, из глотки вырывалось только жалкое шипение. Я стремительно упал обратно в гулком всплеске диссоциативных фрагментов.
А потом…
А потом пошел дождь, хлынул ливень из букв, слов, образов, кусочков событий, лиц, местностей — то лес, то город поздней ночью, — и окружавшее меня море смешивалось и соединялось с неисчислимым множеством всего остального, что в него падало. И я потерялся во всем этом и утонул, растворился, полностью лишаясь разума, мыслей, сознания.
Я открыл глаза. Из-под штор сочился влажный свет — наступило утро, снова возвратив в фокус материальный мир. Как выяснилось, я лежал у книжного шкафа в гостиной. Я кашлянул и, сморщившись, зашипел от боли. Сломанное ребро? Пока я медленно и болезненно приводил себя в скрюченное сидячее положение, случился еще очередной книжный оползень. Телевизор лежал на ковре экраном книзу, во всю длину вытянув свой сетевой шнур, диван был перевернут кверху ножками. Вещи, пусть разбитые и разбросанные, расколотые и раскуроченные, все-таки присутствовали. Осязаемые, материальные вещи. Вещи в доме из кирпичей, стоящем на фундаменте из скальных пород. Безмолвная достоверная материя.
Собравшись с силами, я окончательно выбрался из руин, поднялся на ноги, покачнулся и выпрямился. Сами собой, непрошено явились слова: доктор Рэндл не сможет ни помочь тебе, ни защитить.
Я проковылял в кухню и принялся вынимать из шкафа письма Эрика Сандерсона Первого.
7
Криптозоология концептуальных акул, диктофонная система защиты и взлом кода мигающей лампы, извлеченные из писем Эрика Сандерсона Первого
(Получено: 22 сентября)
Письмо № 2
Когда-то я знал очень много. Думаю, тебя изумили бы те вещи, которые я знал, способы, которыми я им научился, а также все то, что я полагал возможным узнать. Сейчас же я живу среди обломков прежнего знания, тем, что успел записать и сохранить, фрагментами, которые кажутся мне ущербными и сбивающими с толку.
Вот что я доподлинно знаю, это то, что все исследования, результаты которых пропали, все путешествия, в которые я пускался, все опасности, которым я себя подвергал, — все это я совершал ради девушки, которую звали Клио Аамес. Я любил ее, Эрик. Очень любил. И она умерла. У меня остались только самые общие ощущения происходящего, да и те исчезают так же быстро, как запахи детства, касающиеся тебя на мгновение и тут же уносимые ветром. Но, но, но. Странное чувство я испытываю, когда об этом пишу, — но я, кажется, верю, что могу изменить то, что случилось, и каким-то образом спасти ей жизнь даже теперь, когда ее уже нет. Разумеется, я этого не могу. Тот, кто умер, тот умер. Если ты это читаешь, значит, я тоже мертв, а в скором времени тебе самому придется сражаться за свою жизнь.