En passant — я нашел почитателя «Красного молодняка». Это учитель из Краснополья. Наивный парень долго восхищался комсомольскими талантами — особенно понравились ему «Крепнущие крылья», — Ляшко оказался его однофамильцем.
Я рассказал ему фантастическую биографию этого Ляшко — комсомольца Эгершельского района, сотрудничающего в «Красном молодняке».
Сучан, школа № 2
Каждый раз за обедом, когда мимо окон райбюро партии проходит поезд с Фанзы, мы вскакиваем и вглядываемся в лица пассажиров — не едет ли Антон?
Когда в уездбюро упоминают о тебе, то иначе, как «эта скотина Антон» или «эта коварная бестия Антон», не говорят. А по вечерам, ложась спать в подвале на диванах и мягких креслах, мы спрашиваем друг друга: «Как ты думаешь, приедет завтра эта скотина Антон?» Даже сторож, глупый, выживший из ума старик, заразившись нашим ожиданием, удивляется — чего же он не едет?
Чего же ты не едешь?
Жив ли ты? Здоров ли? Не случилось чего-нибудь нехорошего с твоей нравственностью?
А если нет — приезжай как можно скорей!..
Теперь вопрос о том, что нам от вас нужно.
Во-первых, о работниках. Я рискую надоесть вам с этим вопросом, но он необходим.
Самусенку партия не отдает. Мне кажется, лучше его оставить у них.
Во-вторых, о замене С. Конечно, заменить его надо не другим таким же — это просто переливание из пустого в порожнее, а парнем посильней, могущим самостоятельно вести работу.
Виктор как-то говорил мне, что нам полагается 7 работников, считая корсекцию и седьмого технического работника. Было бы очень желательно заполучить этого технического работника, так как с введением регистрации подростков, проведением учета молодежи по службам, заболеваемости молодежи по профессиям и т. д. прибавилось до черта бумажной работы.
Кстати, забыл о С. Производить его отзыв надо не по требованию уездбюро, а по вашей инициативе. Во-вторых, его таланты гибнут здесь: он идеальный военспорт.
Получили ли вы наши телеграммы? Если да, то почему молчите?.. Мне притащили целый ворох расписок из Многоудобинской волости — не знаю, что с ними делать.
Как возместить 40 руб., взятых у Новонежинской ячейки?
Сообщите условия службы во флоте.
Срочно сообщите: распространяется ли декрет ВЦИК о бронировании подростков (а не учеников) за производством? Если да, то сообщите № и число.
Глебка! Молчу до сих пор потому, что буквально некогда писать — тащат во все стороны.
Ребята, отдайте одну машинку. Ей-богу, работа останавливается без машинки.
Уф! Какое хорошее, подробное, длинное письмо я написал! Берите пример!
Антон, приезжай!!!!!!!
Ваш В. Кин
Екатеринбург, 19/II—23 г.
Не знаю, вспомнил ли ты, что ровно 2 года назад с Ярославского вокзала поезд потащил меня и тебя из Москвы навстречу морозам, тайге, Укурею и китайскому кварталу, навстречу самому странному месту на обоих полушариях.
Конечно, не вспомнил. Где тебе! Ты забываешь даже о том, что ни разу не писал мне в этом месяце, а потом сетуешь на «проклятую почту». Пожалуйста, не ври, запирательства только увеличат твою вину. Из письма Ипполита я узнал, что ты получал мои письма, но ответил только один раз.
Ну, черт с тобой.
Итак, я хотел вспомнить о том, как я ногами вперед выехал из Москвы, чтобы в Омске силой вещей встретиться с тобой и получить в качестве матерьяла для воспоминаний черную шапку, лохматую голову и старые штаны цвета хаки, которым я положил конец в тайге на Кленовской тропе.
Замечу, в скобках, что я смутно припоминаю очки. Чьи? Твои или мои? Или они были у обоих?
Впрочем, это деталь.
Я хотел бы, чтобы трехлетний юбилей мы встретили бы с тобой у Виктора, в Москве, хотя ты и рассчитываешь к тому времени не «лечь под кипарисы».
Нет, я слишком рассержен на тебя, чтобы продолжать. До твоего ответа — ни строчки.
В. Кин
12/IV—23 г.
Право, мне немного совестно! Месяц назад сровнялся год, когда мы на Бочкаревском перроне решили с тобой уехать в Москву.
После этого — целый год планов, решений, совещаний…
А сейчас я хочу тебя спросить: не сделали ли мы глупости, уехав с Востока?
— По-моему — да.
Вероятно, природа дала мне очень ограниченный запас дружеских привязанностей. Кажется, на Дальнем Востоке я израсходовал его целиком, и на Урал не осталось ничего.
Живу, работаю, но никак не могу сойтись ни с одним из ребят. А ребята есть хорошие, душевные. Чувствую себя белой вороной.
Что ты делаешь, Антоныч?
Боюсь, что мои пророчества о тебе подтвердились. Москва, старые товарищи, перспективы «одного из вузов» — все это достаточно для того, чтобы память обо мне выветрилась из твоей лохматой головы. Может быть, иногда вспоминаешь обо мне в качестве статиста твоих приключений или героя анекдота о «Старине»?
Был, мол, такой чудак…
Я как-то говорил тебе о своей теории расстояний. Вероятно, действуют как катализатор идеализации: чем дальше, тем больше, тем интенсивнее, тем призрачнее становится фигура товарища.
Я перелистываю воспоминания — от темной, снежной ночи в Омске до подъезда ЦК, где мы недоумевающе смотрели друг на друга глазами людей, пропустивших поезд. Кажется мне, старый пес, что без тебя ДВ не был бы им — сейчас это для меня особенно ясно.
Чувствую, Антон, что это немного глупо. Очень похоже на «разлуку», «забыла» и прочее из сентиментального обихода нежных душ.
Я до того расхныкался, что задумываюсь — отсылать письмо или нет. Очень уж оно жалобное.
Пиши, старый пес. Хотя, пожалуй, это будет для тебя нелегкая задача.
Кстати, я так и не написал тебе, как я живу.
Сейчас я секретарю в Екатеринбургском укоме. Работы много. Скучной и неинтересной, хотя и сортом повыше, чем у нас на ДВ. В укоме — 2000 членов, 95 ячеек, 40 платных вол. организаторов, 8 школ фабзавуча, 4 профтехнические школы — цифры, сделавшие бы честь любой губернии на ДВ.
Меня поразило составление бюро и укома на пленуме укома: о них спорили в течение часа — о ребятах из ячеек. У нас на ДВ в уездах бывает несколько определенных укомщиков, об ячейках обычно не говорят — оттуда взять некого.
На Амурском обл. съезде я один имел стаж с 18-го года; здесь, на уездсъезде, человек пять имели стаж с 17-го (члены Соц. союза мол.).
В мае здесь была склока сначала в уральском, потом в губернском масштабе, в которой я принял участие. Кончилась в нашу пользу — губком партии стал на нашу сторону.
В августе я беру месячный отпуск и отправлюсь в месячное пешее путешествие по Уралу с ружьем и фотоаппаратом.
Имею твердое намерение, несмотря на рогатки ЦК, к осени отсюда удрать. Как и во всех неудачных предприятиях, имею на руках удачные шансы.
Пиши.
Жму руку. Твой В. Кин
29/VI—23 г.
Я начинаю думать, что ты:
Деморализован эскулапами, ходишь в шерстяных чулках, с кашне на шее, на ночь растираешься муравьиным спиртом и говоришь, думаешь и пишешь о кишках, бронхах, катарах и т. д.
Выпущен ЦК, сидишь в Пензе, пьешь чай с вареньем и бутербродами, вечером в городском саду любуешься на закат и слушаешь музыку и пишешь дальневосточные мемуары.
Пускаешь пузыри в отд. печати, носишь эмалевую звездочку на глаженом френче, пенсне и краги, завел блокноты со штампом ЦК и ждешь осени.
Или (самое простительное) ты умер?
И зарыт где-нибудь под задумчивыми кипарисами с похоронным маршем и красными знаменами, «еще один незабвенный товарищ, отдавший жизнь за торжество мирового коммунизма».