3) Мотив революционеров едва ли не главный - молодечество, потом тщеславие, потом самообман любви к народу.
Записано кое-что для Револ[юции].
28 Мар. 1909. Е[сли] б[уду] ж[ив].
[28 марта 1909. Я. П.]
Жив. Писал недурно Стар[ое] и Нов[ое]. Записать только одно:
1) Чем старше становишься, тем короче становится прошедшее и будущее, тем сосредоточеннее в настоящем. В смерти полное сосредоточение в (contradiction in adjecto) (противоречие в понятии] безвременном моменте.
Получаю всё хорошие письма. Пишу сейчас в 5-м часу, ложусь спать.
29 и 30 М.
Третьего дня после обеда пересматривал составленное Страх[овым] изложение. Казалось оч[ень] хорошо. А вчера утром смотрел - и показалось оч[ень] плохо. Вчера писал порядочно С[тарое] и Новое]. Нынче утром тоже. Думал:
1) До сих пор не понимал всей важности работы над своими мыслями. Эта работа происходит почти только в настоящем: сегодня подумал дурно - и сейчас поправился, и ничто не мешает. А как важно! Подумаешь о Л., о Г., о себе, ч[то] я сделаю, и сейчас поправишься; и я вижу, как я этой работой подвигаюсь более, чем всякой другой.
Пришел мальчик очень милый, вегетар[ьянец] и бывший революционер.
Вчера письмо от Граубергера об отказавшемся Лойцнере. Сейчас 11 часов, хочется начерно кончить Ст[арое] и Нов[ое]. Помоги, X. Х - не Христос, а икс, т. е. неведомый, но сознаваемый Бог.
То, что читают и списывают мои дневники, портит мой способ писания дневника. Хочется сказать лучше, яснее, а это не нужно. И не буду. Буду писать, как прежде, не думая о других, как попало.
1 Апр. 1909.
Вчера уехал Ч[ертков]. Я хотел ехать проводить, но б[ыл] очень слаб и ничего не писал, начал и бросил. Был в оч[ень] дурном духе, и теперь не похвалюсь. Мучительна мне это безумная (больше, чем безумная, рядом с бедной на деревне) [жизнь], среди к[отор]ой уже сам не знаю как обречен доживать. Если не в чем другом, так в этом сознании неправды я явно пошел вперед. И роскошь мучительна, стыдна, отравляет всё, и тяжелы сыновья своей чуждостью и общей всей семье самоуверенностью исключительной, - то же у дочерей. Хочется сказать про это С[аше], чтоб она поняла, как хорошо быть правой, но как во много раз лучше, радостнее быть виноватым перед собой, и самое лучшее, когда сомневаешься, виноват или нет, и все-таки признаешь себя виноватым.
Третьего дня много писал. Нехорошо, но подвигаюсь. Были мальчики. С ними мне легче всего.
Звонили, и гудел гудок, корда я сидел на балконе. Да, ceci tuera, a tue[Это убьет то, убило].
Еще думал, как губительна, развращает детей гимназия (Вол[одинька] Мил[ютин] - Бога нет), как нельзя преподавать рядом историю, математику и Зак[он] Бож[ий]. Школа неверия. Надо бы преподавание нравственного] учения.
Читал вчера Корн[ея] Вас[ильева] и умилялся.
3 Апр. 1909.
Вчера хорошие письма: Краснова. Отвечал ему и другим. Немного писал. Всё нехорошо. Заглавие - Новая Жизнь. Вечер как-то совестно с картами. Роскошь жизни, объедание все мучает. Нынче опять хорошие письма. Отвечал. И писал Новую] Ж[изнь] немного. Слаб. С[оня] уехала в Москву. Хочется написать в Д[етскую] М[удрость] о наследстве. И Ив[ану] Ив[ановичу] две книжечки и Павла.
8 Апр. 1909.
Ночью выпал снег. Никак не думал, что так долго не писал. За это время был нездоров, кажется 5-го, ничего не ел полтора суток. И было оч[ень) хорошо. Письма опять хорошие. Ils m'en diront tant [Они мне наговорят столько], ч[то] я точно поверю, ч[то] я оч[ень] важный человек. Нет, не надуют. Они надувают, да я пока еще выпускаю дух. Вчера да и 3-го дня порядочно писал Новую Ж[изнь]. Но всё это старое, старое, только забытое и другими людьми, и мною. Вчера занимался тоже Конфуцием. Кажется, можно написать. Приятно было вчера или 3-го дня в то время, как я как раз думал о том, как я счастлив, сказать пришедшей здороваться С[о]н[е], что я счастлив, и причина этого и она. Много, кажется, нужно записать и одно главное, ч[то] подчеркну.
1) Много читал о древней китайской и индус[ской] религии, и как ясно стало их преимущество о том, ч[то] у них насилие есть религиозное начало, нужное для благоустроенной жизни, у нас же, у христиан (будучи противным исповедуемой нами религии), есть только грех и прелесть греха насилия, власти.
2) Да, Б[ог] дышит нашими (всеми отдельными существами) жизнями. Что Он делает через нас? мы не знаем и не можем знать. Одно мы знаем, что в этом наша жизнь, и когда мы знаем это, то и нам хорошо, и легко делается, как по маслу, и наше и Его дело.
3) Выбора нет людям нашего времени: или наверное гибнуть, продолжая настоящую жизнь, или de fond en comble [сверху донизу]изменить ее.
4) Всё растет и вырастая изменяется. Неужели неизменно одно то, на основании чего живет человечество?
5) Приучать себя думать о себе, как о постороннем; а жалеть о других, как о себе.
6) Да, подчиняться и ставить выше всех других может и должен человек только одному закону: тому, к[отор]ый свойствен всем людям и в исполнении к[отор]ого все люди находят свое благо.
7) Человек и родится, и живет, и умирает один, и сам же, один же получает награду - не в каком-либо неизвестном, а в этом мире за добрую и наказание за дурную жизнь. Зак[оны] Ману.
8) И теперь самое для меня дорогое, важное, радостное; а именно:
Как хорошо, нужно, пользительно, при сознании всех появляющихся желаний, спрашивать себя: чье это желание: Толстого или мое. Толстой хочет осудить, думать недоброе об NN (Так в подлиннике) , а я (Слово я подчеркнуто дважды) не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой не я, то вопрос решается бесповоротно. Толстой боится болезни, осуждения, и сотни и тысячи мелочей, к[отор]ые так или иначе действуют на него. Только стоит спросить себя: а я что? И всё кончено, и Толстой молчит. Тебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого - это твое дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний, это - мое дело. И ты ведь знаешь, что ты и должен и не можешь не слушаться меня, и что в послушании мне твое благо.
Не знаю, как это покажется другим, но на меня это ясное разделение себя на Толстого и на Я удивительно радостно и плодотворно для добра действует.
Нынче ничего не писал. Только перечитывал Конфуция.
11 Апреля.
Два дня не писал. Здоровье нехорошо. На душе уже не так хорошо, как было. Толстой забирает силу надо мной. Да врет он. Я, Я, только и есть Я, а он, Толстой, мечта и гадкая и глупая. Холод, снег. Письма хорошие вчера. Так радостно! Отвечал кое-какие. Всё не могу, как хочется, ответить Булгакову. Постараюсь написать нынче. С дочерьми -хорошо. С Николаевым поправлял Кришну. Сегодня хотел и хочу заняться китайцами, -Конфуцием. Записано только одно:
1) Сознание божественности своей души - это разумная (метафиз[ическая]) основа жизни. Любовь - это проявление в жизни этого сознания своей божественности (религиозная основа жизни). Воздержание от страстей, грехов, соблазнов, препятствующих проявлению любви, - это добрая жизнь (нравственная основа).
12, 13 Апр.
Вчера писал несколько писем, нездоровится. Разделение менее ясно и радостно, но есть. Как всегда, движение оставляет след, и след чувствительный. Писал статью и вчера, и сегодня. И не дурно. Подвигается. Хочется Д[етскую] Мудрость]. Хороший вчера б[ыл] разговор о воспитании. Нынче я оч[ень] не в духе. Всё раздражает. Держусь, и слава Богу,
деление помогает.
14 Апреля 1909.
Всё нехорошо себя чувствую телесно. Душевно не могу жаловаться. Вчера, несмотря на дурное расположение духа, б[ыл] лучше, чем третьего дня. Разделение чувствовал. Нынче проснулся в 5 и не мог спать; занялся статьей, и кажется, недурно. Записать надо, кажется, уже записанное: