Но мало того, что они все делают все эти гадости и глупости и страдают от них и знают, что страдают именно от этих гадостей и глупостей, они не только продолжают их делать, но избирают из себя людей, которые обязаны придумывать такие рассуждения, по которым бы выходило, что все эти глупости и гадости необходимо нужно делать, нельзя не делать. Все эти рассуждения, самые запутанные и никому непонятные, менее всего тем, кто их придумывают, называются у них наукой. И все эти оправдания гадостей и глупостей и разные ни на что не нужные умствования считаются самым важным делом, и этим умствованиям обучают всех детой, и все родители и сами юноши за великую честь почтут учиться этой науке.
Разводятся же эти существа таким грязным, отвратительным, уродливым поступком, что сами же стыдятся этого поступка и не только не совершают его при других, но всегда тайно. - Притом последствия этого поступка - рождение новых таких же существ - не только мучительно для того рода существ, из утробы к[отор]ого выходят новые, беспомощные в начале своей жизни существа, но и в высшей степени затруднительны для тех, кто производит их, и они тяготятся ими. Кроме того, неперестающее размножение этих существ угрожает бедствиями голода для всех, так как распложение их идет быстрее, чем люди могут успеть приготовлять для всех пищу. Существа эти знают всё это, говорят про это и, несмотря на это, не только совершают в ущерб своей выгоды, здоровья, общих соображений, всегда, когда только могут, этот отвратительный поступок, но еще и всячески возвеличивают его. Одни восхваляют его в несвязных, запутанных словах, называемых поэзией, другие не только восхваляют, но благословляют этот мерзкий поступок во имя того выдуманного существа, к[оторое] они называют Богом.
Не буду говорить о тех милионах глупостей и гадостей, которые делаются этими существами: как они отравляют себя ядом, считая это удовольствием; как собираются в самые зараженные ими же самими места в огромном количестве в среде незанятых огромных пространств земли, строят в одной местности дома в 30 этажей; или как, не заботясь о том, как бы им всем лучше передвигаться, заботятся о том, чтобы только некоторые могли ездить, летать как можно скорее; или как набирают слова так, чтобы концы были одни и те же, и, составив вместе, как потом восхищаются этим набором слов, называя это поэзией; или как набирают другие слова без окончаний, но такие же глупые и непонятные, называют их законами и из-за этих слов всячески мучают, запирают в тюрьмы и убивают по этим законам друг друга. Да всего не перечтешь. Удивительнее же всего при этом то, что существа эти не только не образумливаются, не употребляют свой разум на то, чтобы понять, что глупо и дурно, а напротив, на то, чтобы оправдывать все свои глупости и гадости. И мало того, что не хотят сами видеть мучающих их глупостей и гадостей, не позволяют никому среди себя указывать на то, как не надо делать то, что они делают, и как можно и должно делать совсем другое и не мучиться так. Стоит только появиться такому, пользующемуся своим разумом существу между ними, и все остальные приходят в гнев, негодование, ужас и где и как попало ругают, бьют такое существо и или вешают на виселице, или на кресте, или сжигают, или расстреливают. И что всего страннее, это то, что когда они повесят, убьют это разумное, среди безумных, существо, и оно уже не мешает им, они начинают понемногу забывать то, что говорило это разумное существо, начинают придумывать за него то, что будто бы оно говорило, но чего никогда не говорило, и когда всё то, что говорено этим разумным существом, основательно забыто и исковеркано, те самые существа, которые прежде ненавидели и замучили это, одно из многих, разумное существо, начинают возвеличивать замученного и убитого, даже иногда, думая сделать этим великую честь этому существу, признают его равным тому воображаемому злому и нелепому Богу, которого они почитают.
Удивительные эти существа. Существа эти называются людьми.
1) Всё зло оттого, что люди, извращая мысль, заставляют ее служить своей выгоде.
2) Никакие восстания, бунты, союзы не сделают одной тысячной того, что может сделать воздержание хотя бы от двух дел - потребления водки b поступления в войск[о].
3) Ты говоришь человеку ясное, простое, казалось бы, нужное и обязательное для каждого человека, он ждет только, скоро ли ты кончишь. А когда ты кончил, отвечает хитроумными рассуждениями, очень искусственно связанными с вопросом. Ты удивляешься, что это такое. Человек, интересующийся всякими знаниями и способный понимать, человек, знающий математику, прекрасно решающий шахматные задачи - и вдруг такое непонимание. Отчего это? А оттого, что он чует, что твоя мысль, признавая неправильным его положение, разрушает то положение, которым он дорожит больше, чем правдивостью мысли. И от этого он не понимает, не хочет понять то, что ты говоришь.
В этом одном объяснение всех царствующих нелепых, называемых науками, рассуждений. Все от того, что люди все разделяются на два рода: для одних мысль управляет жизнью, для других- наоборот. В этом ключ к объяснению безумия мира.
29 Ил.
Вчера не писал. Третьего дня вечером много народа: Сергей, Раевский, Голденв[ейзер]. Неприятный спор с Сергеем. Разумеется, кругом виноват я. Говори[л] ему неприятности. Вчера почти не спал. Ночью написал в дневник представление о людях и их жизни. Делать ничего не делал. Началось опять мучительное возбуждение С[офьи] А[ндреевны]. Мне и тяжело и жалко ее; и слава Богу, удалось успокоить. Приехала Машенька, очень приятно. Нынче ничего не дел[ал]. Шведскую речь начал, но не пошло. Есть что записать, но некогда. Иду завтракать.
30 Ил.
Вчера ездил верхом в Колпну и к Черт[ковым]. Был в дурном духе сердился даже на лошадь. Вечером Голденв[ейзер]. Разговор с С[офьей] А[ндреевной]. Как будто лучше. Записать о музыке.
В новой, господской музыке вошло в употребление украшение, состоящее в том, чтобы, перебив ритмическое выражение мелодии, делать антимелодические и антиритмические отступления, самые чуждые мелодии, и потом, чтобы rehausser [возвысить, усилить] прелесть мелодии, из этих отступлений возвратиться к мелодии. Со временем же стали в этих отступлениях полагать смысл музыки. Нынче оч[ень] хорошо спал, приехал кореспондент Спиро. Я дал ему сведения и закончил статью (Зачеркнуто: до[клад]) на конгрес. Гусев удивительно хорошо изложил О Науке. Прочел Бутурлину из дневника. Разговор с С[офьей] А[ндреевной], как всегда, невозможный. Теперь 2 часа, поеду верхом.
1 Августа.
(Ездил третьего дня в Колпну.) Ошибся. Кажется, никуда не ездил. Вечером Бутур[лин] и Голденвейз[ер]. Вчера переводил Конгрес и ездил верхом с Сашей. Вечером прочел вслух Речь конгр[ессу] -нехорошо. Нынче поправил. Лучше. Оч[ень] тяжело. Должно быть, даже наверное, сам виноват. Нынче лучше. Всё не раздумал план. Проводил Бутурлина. Много ходил. Теперь 4-й час. Кажется никуда не поеду, похожу. На душе гораздо лучше. Вчера хорошее письмо. (Да, забыл, вчера были ругательные письма за то, ч[то] С[офья] А[ндреевна] отказала дать книги (Зач.: в Думу). И к стыду своему, мне было оч[ень] больно.) Записать:
1) Несмотря на мое ясное понимание Бога не познаваемого, а только сознаваемого в себе, мне часто хочется Бога личного, такого, какому можно бы молиться. Это слабость, привычка и вместе с тем естественное желание общения с Богом такого же, как общения с человеком, хотя этого-то и не может быть. Желание это естественно сильно. Для того же, чтобы удовлетворить ему, нужно верить, ч[то] Он есть именно такой, каким бы я хотел, чтобы Он был, т. е. личным существом, с к[оторым] я мог бы общаться не неразрывно внутренне, как это есть в действительности, а внешним общением, как с отдельным существом. Для того, чтобы мочь так общаться, нужно верить, что Он есть отдельное существо; а чтобы верить этому, надо доказательство. Доказательством таким может быть только чудо, показывающее и Его отделенность от меня, и Его существование, как отдельного от меня существа. И потому, чтобы верить в личного Бога, нужны чудеса. Чудес нет, надо верить в предания о чудесах или воображать себе чудеса. Это и делают так называемые верующие. Те же, к[оторых] называют атеистами, требуют для веры в Бога также чудеса, но, будучи критически трезвы в мыслях, не верят в чудеса прошедшего, не видят чудес в настоящем и потому не верят в Бога, а верят только в то, ч[то] познается внешними чувствами.