1) Как невозможно удержать кашля - сколько ни удерживай, он вырвется, хотя бы это было при слушании слов самого великого человека или при самой прекрасной и торжественной музыке, так невозможно удержаться теперь у нас, в России, от высказывания, от крика боли при созерцании тех ужасов, к[отор]ые так спокойно совершаются.
2) Мне подарили электр[ический] карандаш: отвернешь - и он освещает то место, где пишешь, и только то, где пишешь. Карандаш это[т] поразительная эмблема нашей жизни. Отверни, освободи от того, что скрывает свет твоей души, и ты будешь жить в свете, освещающем тебе то, что тебе нужно видеть, знать для того, чтобы действовать, но только то, что нужно знать для того, чтобы действовать.
3) Когда мне теперь, в мои года, приходится вспоминать о половом акте, я испытываю не то что отвращение, какое я и в молодости испытывал, но прямо удивление, недоумение, что разумные человеческие существа могут совершать такие поступки.
4) Мы называем безнравственными, потерянными людьми воров. А между тем воровство бедных, нищих у богатых нисколько в нравственном отношении не хуже, часто и менее дурно, чем многие и многие поступки, к[отор]ые считаются даже похвальными, как торговля вообще, в особенности вредн[ыми] предметами вином и т. п., как служба, особенно судебная, административная, военная, духовная деятельность в каких бы то ни было высоких степенях и мн. др. Воры почти всегда не понимают и не признают преступности своей деятельности так же, как не признают этого архиереи, губернаторы, министры, судьи, сенаторы. Побуждает же воров к их деятельности, кроме выгоды и больше, чем выгода: охота. Именно охота, желание испытать радость ловко обделанного дела, как у охотника ловко застреленного, затравленного зверя. Как бы хорошо было, кабы люди понимали это!
5) Бог передает знание о себе человеку не человеческим языком - словом, а своим особенным, божеским языком, без слов вполне понятным чистому сердцу человека.
Вчера прочел обвинительный акт Горбунова. Это что-то ужасное, поразительное. C'est le cas ou jamais de dire [Теперь или никогда - случай сказать] не могу молчать. Это так же неудержимо, как кашель во время музыки. Нынче чувствую себя оч[ень] вяло и угрюмо, но знаю, что это случайность, нормальное же - то умиленно любовное, к[отор]ое испытывал вчера.
Ездил к М[арье] А[лександровне]. Поговорил с Б[уланж]е. Оч[ень] слаб. Читал после обеда о Горьком. И странно, недоброе чувство к нему, с к[отор]ым борюсь. Оправдываюсь тем, что он, как Ничше, вредный писатель: большое дарование и отсутствие каких бы то ни было религиозных, т. е. понимающих значение жизни убеждений, и вместе с этим поддерживаемая нашим "образованным" миром, кот[орый] видит в нем своего выразителя, самоуверен[ность], еще более заражающая этот мир. (Зачеркнуто: Но не в том дело. Мне оч[ень] физичес(ки] дурно) Например, его изречение: Веришь в Бога - и есть Бог; не веришь в Бога - и нет его. - Изречение скверное, а между тем оно заставило меня задуматься. Есть ли тот Бог сам в себе, про к[отор]ого я говорю и пишу? И правда, что про этого Б[ога] можно сказать: веришь в Него - и есть Он. И я всегда так думал. И от этого мне всегда в словах Христа: любить Бога и ближнего - любовь к Богу кажется лишней, несовместимой с любовью к ближнему, - несовместимою п[отому], ч[то] любовь к ближнему так ясна, яснее чего ничего не может быть, а любовь к Б[огу], напротив, оч[еиь] неясна. Признавать, что Он есть, Бог сам в себе, это-да, но любить?... Тут я встречаюсь с тем, что часто испытывал - с раболепным признани[ем] слов Евангелия.
Бог - любовь, это так. Мы знаем Его только п[отому], ч[то] любим; а то, что Б[ог] есть сам в себе, это - рассуждение, и часто излишнее и даже вредное. Если спросят: а сам в себе есть Бог? - я должен сказать и скажу: Да, вероятно, но я в Нем, в этом Боге самом в себе, ничего не понимаю. Но не то с Богом - любовью. Этого я наверно знаю. Он для меня всё, и объяснение и цель моей жиз[ни].
Теперь 10. Иду в залу. Завтра приезжает Соня. Помоги быть с Тобою.
25 Н.
Пропустил день. Вчера. Я встал бодро. Оч[ень] приятно встретил, ее. Опять ничего, кроме писем, не писал, даже и не брался писать. Нет, неправда: поправлял Предисловие] Н[а] К(аждый] Д[ень] и недурно.
Ездил верхом в Нов[ую] Кол[пну]. Пьяный Федотов, старшина, сироты. Оч[ень] хорошо себя чувствовал. Всё руки не доходят писать. Стараюсь не огорчаться. Кажется, ничего плохого не было. Помню Бога. Обед, вечер бессодержательно. Читал немного Дост[оевского] и L'immole. Всё яснее и яснее становится безумие жизни всей и в особенности русской, и как будто готовлюсь высказаться. Ночью оч[ень] болел живот и изжога. Проснулся поздно.
25 Н.
Ходил гулять. Письма, подавшие повод интересно высказаться. Только и делал, а сейчас уже час. Записать:
1) Бог не может быть существом. Понятие существа нераздельно с понятием отдельности от всего остального, а Бог есть "всё", так как же Он может быть отделенным.
2) Сегодня ночью были довольно сильные боли, и я вспомнил, что страдания это тоже испытание того, насколько жизнь твоя в духе, а не плоти. И мысль эта и вытекшее из нее отношение к страданию оч[ень] облегчило их.
3) Как хорошо то, что всё значение деятельности человека не может быть видно ему при его жизни. Если бы человек, деятельность к[отор]ого будет иметь великое значение в далеком будущем, 200, 300, сознавал бы ее при своей жизни, он одурел бы. Если бы Христос знал всё значение своего дела, он и сам поверил бы, что он Бог.
Ходил по саду и пруду. Приехали Daniel и А[леша] Сергеенко. Тяжело спал. Обедал, с трудом говорил по-англий[ски]. Daniel умный, холодный человек. Всё нездоровится. Согрешил с просительницей, пристававшей поутру. Написал подполковнику] о Боге ыедурно. Сейчас ложусь спать.
26 Н.
Лучше себя чувствую. Письма прочел и написал и занялся Предисловием] Н[а] К[аждый] Д[ень]. Подвинулся. Но не кончил. Ездил с Ольгой, Даниелем и детьми кататься. Телеграма от печатник[ов]. Неловко, Как не желать освободиться - в пустыню или умереть. Впрочем, мож[ет] б[ыть], всё это нужно. Записать. Было два раза желание записать, а теперь забыл.
Нынче два сочувствующие письма о науке. Одно от Колечки. Он послал статью Ив[ану] Ив[ановичу].
28 Н.
Пропустил два дня. Третьего дня еще говорил с Алешей оч[ень] хорошо. Он серьезно живет с Богом. Хорошо говорили о Ч[ерткове]. Я живо почувствовал его и свой эгоизм. Это б[ыло] вечером. С Даниелем же тяжело особенно от моего незнания или, скорее, полузнания языка. Вчера с утра проработал над предисловием-ни то, ни се. Ездил к священнику и в волост[ное] правленье по делу сирот. Вечером милый Булыгин и опять хороший разговор с Алешей, написал письмо Ч[ерткову. Не умел передать то, что чувствовал.
Нынче, как всегда, когда хорошо сплю, умственно оч[ень] вял, даже не брался за работу. Читал, ездил с Душаном. Вечером читал L'immole. Интересна серьезность, приписываемая католицизму. Очень хотелось написать свое душевное религиозное состояние: как редко я живу перед Богом, несмотря на все усилия. Утешаюсь тем, что именно п[отому], ч[то] хоть изредка, минутами живу перед Богом, чувствую всю пустоту, лживость, перелигиозность 0,9999 (Написано: 0,0009) всей жизни. Вечно забота о мнении людей, о славе и неправдивость, это -0,9999 (Написано: 0,0009) жизни.
А можно. Помоги, Господи. Мало ч[то] можно, какое счастие жить так: употреблять свою силу душевную только на исполнение Его закона. Не умею сказать, а ясно чувствую, что нужно и что возможно.