Для незнакомых с положением по наградному делу сообщаю, что в Добровольческой армии генерала Деникина его приказом (выработанным положением) офицеры не награждались боевыми орденами за отличия, считая, что в Гражданской братоубийственной войне подобное награждение морально недопустимо.
Нижние чины всех рангов, до подхорунжих включительно, награждались за отличия Георгиевскими крестами и медалями. Так было и в Кубанском войске.
Награждать Георгиевскими крестами и медалями было право только командиров корпусов, по представлению подчиненных ему начальников.
Производство в офицеры, как и повышение в чинах, производилось главнокомандующим всеми Вооруженными силами Юга России генералом Деникиным. Исключение составляли Донское и Кубанское войска. В Донском войске, с атаманством генерала П. Н. Краснова с мая 1918 года и образованием своей самостоятельной Донской казачьей армии, право производства в офицеры и повышение в чинах войсковым кругом, конституцией Донского войска дано было войсковому атаману.
В Кубанском войске, по конституции Кубанского края, это право проведено было в жизнь только с начала 1919 года.
Как было в Терском войске — мне не известно.
После окончания Гражданской войны, уже за границей, во всех военных объединениях очень скоро были установлены нагрудные значки в память разных событий, в память пребывания в разных белых армиях и в разных отрядах. Установлены были значки полковые, батарейные, военных училищ, чины которых ими дорожат и гордятся. Мы же тогда, отступая, отбиваясь и уходя, совершенно не думали ни о наградах, ни о значках. Как не думали о производствах офицеров в следующие чины. Просто было не до этого. И в своем 2-м Хоперском полку, имея законную власть переименовывать казаков в высшие звания до вахмистра включительно, я, так сожалея теперь, никого не повысил, даже в приказные или в младшие урядники. Об этом тогда, повторяю, как-то и не думалось, как не думали и командиры сотен — поощрить своих подчиненных казаков.
Такова была тогда душа большинства фронтовых офицеров в нашей дивизии. Казачьи полки воевали не из-за наград.
Никогда об этом поощрении не напоминал нам и благородный генерал Шифнер-Маркевич, так любивший и ценивший храбрых казаков, и сам никого не повысил в звание подхорунжего, имея на это право начальника дивизии. Такая была недопустимая скромность.
Вот почему, описывая поведение и подвиги некоторых офицеров 2-го Хоперского полка и дивизии, пусть это будет заочной наградой им, уже давно умершим или находящимся в неизвестности.
Описывая бои Корниловского конного и 2-го Хоперского полков, которыми командовал разновременно в 1919-м и 1920 годах, я рассказывал о боевых действиях и соседних частей дивизии, чему был живой свидетель.
Описывая подвиги полков, сотен, отдельных офицеров или казаков, я неизменно указывал дату подвига, название населенных пунктов. Офицеров и казаков указывал по чинам и каких они станиц. Все это писалось для того, чтобы был контроль, а не фантазия.
Описывая подвиги частей и старших надо мною начальников, я не скрыьал и их отрицательных сторон.
История требует только правды, даже и не почетной, а не разбрасывания ненужной похвалы подвигов, не бывших в действительности.
С нашей смертью вне Родины все пойдет в полную неизвестность. Каждому надо описать боевую деятельность своих полков в Гражданскую войну 1918–1920 годов, не говоря уже о Великой войне 1914–1917 годов.
Войсковая История все это примет с глубокой благодарностью, не считаясь с малыми чинами или малой грамотностью автора. Старшие начальники и командиры обязаны написать о своих полках, чем исполнят священный долг и перед погибшими соратниками, и перед родным Кубанским войском, и перед всем казачеством — распятом и страдающем, но жаждущем ЖИТЬ.
О наших начальниках: генералы Шкуро, Шифнер-Маркевич, Соколовский
В письмах некоторые читатели моих брошюр просили написать биографию генерала Шкуро, что и исполняю, заканчивая свои брошюры о хоперцах.
В Париже я близко познакомился с ним в различных ситуациях, в которых он был очень откровенен со мной. При вынужденном выезде из Парижа в Югославию, возможно предчувствуя, что мы больше с ним никогда не встретимся (что так и случилось), он рассказал о себе, что я и записал тогда. Он со мною был на «ты». Перед своим отъездом, в черкеске и в погонах, он был у Великого Князя Бориса Владимировича, бывшего походного атамана всех казачьх войск во время Великой войны 1914–1917 годов, проживавшего тогда в своей вилле под Парижем. Визит был секретный. Он просил меня сопровождать его в таком же мундире, и я не ослушался его. Когда-то опишу все это и его печальный отъезд из Парижа. Это было, кажется, в 1932 году.