Он отталкивает мои руки, как будто прикасаться ко мне для него нестерпимо. Он старается убежать, а я запрыгиваю на него, как черт из коробочки.
— В чем дело? Ты меня боишься? — издеваюсь я.
— Отвали.
— Ты должен объясниться.
— Хочешь узнать? — спрашивает он, остановившись. Теперь он развернулся ко мне и выставил на меня лицо.
— Да.
— Она лучше, — произносит он.
Лучше?
Что за чушь?
— Я хороша, — говорю я, стуча себя кулаком в грудь. В носу начинает пощипывать — верный признак подступающих слез.
— Давай закончим с этим? — просит он, приглаживая волосы рукой.
— Нет уж. Не дождешься. Это несправедливо…
— Она просто лучше, ясно?
— Да что это за чушь? — стенаю я.
— Она… с ней не надо спорить.
С Лали? Спорить не надо?
— Да она самая упрямая из тех, кого я знаю.
Он трясет головой:
— Она хорошая.
Хорошая… Хорошая? Да чего он привязался к этому слову! Что он хочет сказать? И вдруг на меня снисходит озарение. Хорошая — значит, не сопротивляется. Она занимается с ним сексом. Идет на все. А я — нет:
— Надеюсь, вы будете счастливы вместе, — говорю я и отступаю на шаг назад. — Надеюсь, вы счастливо поженитесь и заведете кучу детишек. Надеюсь, вы останетесь в этом паршивом городишке навсегда и сгниете, как… как пара червивых яблок.
— Ну, спасибо, — саркастически отвечает он, направляясь к бассейну. Больше я его не останавливаю. Я просто стою и кричу ему вслед всякие глупости. Слова вроде «амебы», «плесень» и прочее.
Я глупая, знаю. Но мне уже все равно.
Я беру чистый лист бумаги и заправляю в старую мамину машинку фирмы «Рояль». Подумав несколько минут, я пищу: «Чтобы быть пчелой-королевой, необязательно быть красавицей. Главное — трудолюбие. Красота помогает, но если у тебя нет стимула прорываться на самый верх и нет сил, чтобы оставаться на вершине, красивая пчела остается просто красивой пчелой на подхвате».
Через три часа я перечитываю то, что написала. Неплохо. Теперь нужно придумать псевдоним. Такой, чтобы люди понимали, что тут все серьезно и со мной не стоит связываться. Но нужно еще подумать над тем, чтобы в имени сквозило чувство юмора, может быть, даже абсурдность. Я в задумчивости разглаживаю листы, размышляя над именем. Перечитываю название — «Хроники Каслбери: путеводитель по флоре и фауне старших классов». Дальше написано — «Глава первая. Пчела-королева». Я беру ручку и щелкаю кнопкой. Щелкаю, щелкаю, и вдруг имя само приходит мне на ум. «Автор — Пинки Уизертон», — пишу я аккуратными печатными буквами.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Пинки берет Каслбери штурмом
— Мэгги заставляет меня идти на заседания этого комитета по организации выпускного вместе с ней, — говорит Питер почти шепотом. — Сможете без меня сдать газету в печать?
— Да, без проблем. Иди спокойно. Мы с Гейл все сделаем.
— Не говорите Смидженс, ладно?
— Не скажу, — обещаю я. — Можешь на меня полностью положиться.
Питер, похоже, не убежден на все сто процентов, но у него нет выбора. В отдел верстки и дизайна входит Мэгги и останавливается возле него.
— Питер? — зовет она.
— Уже иду.
— Ладно, Гейл, — говорю я, когда ребята уже в холле и не могут нам помешать. — Пора заняться делом.
— Ты не боишься нажить неприятности?
— Нет. Писатель не должен бояться.
Да. Писатель должен быть с когтями, как дикое животное.
— Кто так говорит?
— Мэри Гордон Ховард.
— Это кто?
— Не важно. Ты что, не рада: тому, что мы поквитаемся с Донной ЛаДонной?
— Рада. Но что, если она не догадается, что написанное относится к ней?
— Если она не догадается, все остальные поймут. Это точно.
Мы работаем быстро. Убираем статью Питера об отмене экзаменов по физкультуре для старшеклассников и заменяем ее на мой рассказ о пчеле-королеве, то есть о Донне ЛаДонне. Закончив, мы с Гейл относим макет завтрашнего номера «Мускатного ореха» в компьютерный класс, где пара отщепенцев-компьютерщиков превратит его в газету, напечатанную на бумаге. Питер и мисс Смидженс взбесятся, это ясно. Но что они смогут сделать со мной? Уволят? Не думаю.
На следующий день я просыпаюсь рано. Первый раз за долгое время меня тянет в школу. Я бегу в кухню, там папа варит яйцо себе на завтрак.
— Ты уже проснулась! — восклицает он.
— Ага, — отзываюсь я, намазывая масло на кусок хлеба, поджаренного в тостере.
— Ты выглядишь счастливой, — осторожно замечает папа, подходя к столу с яйцом. — Так ли это?
— Конечно, пап. Почему бы мне не быть счастливой?