Мне вспомнилось, как девочкой-подростком я полоскала волосы в настоях душистых трав, расчесывала их и пыталась представить, понравятся ли они кому-нибудь. И вот наконец это случилось. Я рассмеялась, но не насмешливо, а радостно.
— Они твои, делай с ними, что хочешь.
— Тогда я, пожалуй, отрежу их, — пошутил он. — Да, отрежу и сохраню для себя, а ты, остриженная как овца, станешь прятаться под головным убором. А правда, интересно, как бы ты выглядела без твоих прекрасных волос? Впрочем, думаю, это не имело бы значения. Да, для тебя не имело бы.
— А что, женщина с короткими волосами — и впрямь необычно, — откликнулась я. — Наверное, я чувствовала бы себя юношей-атлетом. Например, бегуном.
— Мне кажется, ты была бы на него похожа.
— Вообще-то я бегаю довольно быстро.
— Но тебе пришлось бы состязаться в обнаженном виде, — сказал он. — А никто, кроме меня, не должен видеть тебя нагой.
— Ты мне не муж, не брат и не отец, и у тебя нет никакого права делать такие заявления.
— Есть — самое основательное из всех возможных. Я ревнив и не допущу этого.
— Не допустишь? От кого я это слышу? От мужа Фульвии! — произнесла я и тут же пожалела о сказанном. Здесь и сейчас эти слова были совершенно неуместны.
— Прости, мне не следовало так говорить.
— Почему? Ты сказала правду. Но Фульвия в Риме, а Рим далеко.
— Антоний, поедем со мной в Александрию.
Я просто не могла распрощаться с ним, проведя вместе лишь три дня. Это слишком мало даже для того, чтобы наполниться воспоминаниями.
— Даже не знаю, могу ли я, — промолвил он после долгого молчания, поглаживая мои волосы.
— А что тут такого? Прибудешь с визитом, как мой гость. Ты же бывал у других правителей. Чем я хуже?
— Я не могу относиться к тебе, как к другим.
— Значит, ты наказываешь меня за то, что я Клеопатра, а не Китерис или Глафира.
— Я не следовал за ними в их города, у всех на виду.
— У «всех». Вечно эти «все»!
— Опять, моя госпожа, в одном случае ты заявляешь, что мнение «всех» тебя не интересует, а в другом — очень о нем беспокоишься. Ты не захотела раскрывать нашу связь перед моими товарищами. А ведь они не ханжи, прикидывающиеся ревнителями строгой морали.
— Считай это моей ошибкой, которую следует исправить, — пылко заявила я.
Мысль о расставании была для меня непереносима, поскольку мое желание не исчезало, а все сильнее распалялось.
— Поедем со мной в Александрию. Я покажу тебе мир. И покажу тебя миру, без всякого стеснения.
— Я не идол и не кукла, чтобы выставлять меня напоказ, — сказал он. — Если бы я поехал, то как частное лицо. Иностранный сановник, наносящий визит вежливости.
Про себя я отметила, что, хотя на словах Антоний не собирается наносить мне визит, на самом деле он уже обдумывает, как его обставить.
Однако мне не хотелось тратить драгоценные часы на пустые разговоры. Я протянула руку, переплела его пальцы своими и, целуя мочку его уха, прошептала:
— Если ты не поедешь в Александрию, то оставшиеся несколько часов нам нужно использовать полностью.
Он не возражал.
Глава 10
Когда сумерки окутали небо своим туманным покровом, на мачтах и реях моего корабля вновь зажглись волшебные фонарики. На сей раз гостям предстояло взойти не на деревянную палубу, а на ковер из розовых лепестков. Не будь сверху наброшена сетка, люди проваливались бы в них по колено. Лепестки не только пружинили под ногами, но и источали восхитительное благоухание.
Аромат сотен тысяч роз — для обоняния, блеск золотых сосудов и мерцающие светочи — для зрения, шелковые покровы на ложах — для осязания, чистые голоса и нежная лютневая музыка — для слуха и изысканные блюда — чтобы ласкать и дразнить вкус. Прощальный пир, данный мною в Тарсе, должен был навсегда запечатлеться в памяти гостей как наслаждение для каждого из пяти чувств.
Я сочла уместным появиться на пиру в облике царицы Древнего Египта: в золотисто-голубом одеянии и золотой короне с лазуритовыми змеями. Когда Ирас заплетала мои волосы в косы и укладывала в сложную прическу, я невольно улыбнулась, вспомнив слова Антония. Он прав, эти торжественные церемониальные прически лучше не трогать. Ирас заглядывала лишь в отражение моих глаз в зеркале, но и этого хватало, чтобы на ее лице отразились тысячи вопросов, которые она не решалась задать. Но сегодня вечером мне все равно не до ответов. И ночью тоже.