Широкое, как воротник, наборное ожерелье из золота с сердоликом и лазуритом обхватило мою шею, широкие золотые браслеты украсили руки выше локтей.
Откупорив тонкую алебастровую бутылочку, Ирас стряхнула несколько капель благовоний себе на ладони, потом легко коснулась ими моего подбородка, локтей, предплечий и лба.
— Аромат роз должен исходить и от тебя тоже, — сказала она. — Это благоухание белых роз. Они пахнут иначе, чем красные, чьи лепестки покрывают палубу.
Ожидалось прибытие той же компании, что и в прошлый раз. На двенадцати ложах предстояло возлечь тридцати шести гостям.
Антоний не проявил интереса к подготовке прощального пира. Видимо, он решил, что удивить его мне уже нечем, и я настояла, чтобы он ушел до рассвета. Мой возлюбленный принял это за проявление вновь пробудившейся скромности. На самом деле мне не хотелось, чтобы он увидел дожидавшийся на палубе груз, хотя запах розовых лепестков нельзя было не уловить. Пусть это удивит его так же, как остальных.
— Сегодня у нас прощальный ужин, — сказала я. — А если ты не приедешь в Александрию, то это наша последняя ночь.
Он по-прежнему утверждал, что не сможет приехать. Ну а я заявляла, что в Тарсе больше не появлюсь.
Сходни накрыли ярким пурпуром из Тира, превратившим их в триумфальный мостик. По ним поднимались на борт гости. Один за другим они ступали на пружинивший под их сапогами ковер из розовых лепестков. На лицах римских воинов и старейшин Тарса было написано изумление, но я воспринимала это как должное. Более всего мне хотелось поразить и порадовать Антония.
Когда он остановился на верху трапа, опираясь о поручень, его глаза разом вобрали в себя всю картину: малиновый ковер из роз, пурпурные драпировки, искусственные созвездия на снастях — и я, раззолоченная и разукрашенная, как статуя. Зрелище получилось очень театральное, своего рода вызов природе.
— О дивный корабль! — промолвил Антоний. — Давайте обрубим канаты и уплывем в ту волшебную страну, откуда он явился.
С этими словами Антоний совершил высокий прыжок, а когда по приземлении толща роз прогнулась под его весом, потерял равновесие, упал и развалился на спине, раскинув руки.
— Ах! — воскликнул он. — Я задохнусь, опоенный эликсиром из роз. Помогите, помогите мне, ибо я теряю сознание!
Он устроил представление, якобы пытаясь встать на колени, в результате добрался на меня на четвереньках и ухватился за мои сандалии.
— Я умираю! — простонал он, и вся его компания покатилась со смеху.
Я наклонилась, взяла его за руку и со словами: «Вернись же к жизни, благородный Антоний!» — подала знак слуге, чтобы тот поднес чашу. Это была большая чаша, украшенная кораллами и жемчужинами, наполненная хиосским вином.
Антоний сделал большой глоток и покачал головой.
— Никогда еще не бывало, чтобы вино избавляло от чар. Напротив, оно имеет свойство усиливать их действие.
— Добро пожаловать, и прошу всех выпить с нами! — возгласила я, и слуги начали обносить гостей чашами. — Я хочу, чтобы наш прощальный пир навсегда остался в вашей памяти.
Смесь изумления, восхищения и растерянности на их лицах говорила о том, что на сегодня они уже подпали под мои чары. Даже Деллий широко раскрыл глаза. Что ни говори, а театральный эффект — великая сила! При правильном использовании он дает немалую власть.
— С этого ли корабля я ушел сегодня утром? — тихо спросил Антоний.
— Да, с этого самого, — сказала я.
— А что ты сделала с каютой внизу?
— Увидишь немного позже. Если, конечно, не захочешь отправиться туда прямо сейчас.
Он огляделся по сторонам и с немного нервным смехом пробормотал:
— Думаю, тебе хватит смелости и на такое.
Я лишь улыбнулась. Пусть удивляется.
Между тем Деллий очень громко начал поносить сначала парфян, а потом Кассия, причем последнего он ругал такими словами, что даже один из тарсийцев, вряд ли имевший причины защищать разорителя своего города, попытался сменить тему.
— Деллий, — сказала я, мягко подойдя к нему, — что касается парфян, то, полагаю, когда ты отправишься против них в поход под началом благородного Антония, тебе представится возможность покарать их не на словах, а на деле. Но забудь Кассия — он за свои злодеяния заплатил. Человек умирает только раз.
— Нет, это не так. Можно умереть дважды. Можно лишить человека не только жизни, но и доброго имени. Причем это страшнее телесной гибели!
Его слова прозвучали с такой страстью, что впору было забыть, как сей обличитель служил Кассию и перешел к Антонию только после сражения при Филиппах.