Огонь — думаю, это всякому ясно — был сущим чудовищем, алчным и свирепым. Смотритель маяка тоже носил плотные кожаные доспехи и шлем с забралом и прорезями для глаз (в нашу честь его снял). Он знал нрав своего монстра и облачался, чтобы защититься от него. Жар пламени ужасал; люди могли работать там, не теряя сознания, лишь благодаря постоянному ветру — сильному и холодному на такой высоте.
— Я слышал, здесь стояли стеклянные линзы, — сказал Олимпий.
— Да как это возможно? Жар расплавил бы стекло, — возразил Помпей.
— Такая попытка предпринималась, — подтвердил слова мальчика смотритель маяка. — Нам не удалось отлить цельный кусок стекла, подходящий по размерам, но идея была превосходная. Сумей мы усилить свет хорошей линзой, нам бы не потребовался такой большой костер. И стекло не расплавится, нет, если только не поместить его в самое жерло.
— Мне кажется, — заметил Олимпий, — что при наличии линзы мы могли бы использовать вместо огня солнечный свет.
— Днем — конечно, — сказал его отец. — Но как быть ночью?
Все рассмеялись, однако Олимпий стоял на своем.
— Корабли в ночное время не плавают.
— Но они плавают в облачную погоду, — сказал Мелеагр, — и их настигают шторма. Твои солнечные линзы подвели бы их.
Корабли… паруса… при мысли о них я всегда теряла присутствие духа. Даже сегодняшний переход по дамбе к маяку дался непросто. Я терпеть не могла воду из-за страшной памяти о гибели матери, но мне приходилось жить близ берега и видеть воду каждый день. Плавать я еще не умела, лодок избегала, и даже маленькие лотосовые пруды внушали страх, который приходилось тщательно скрывать. Я боялась, что, если кто-то заметит мою робость, меня ославят трусихой.
— Твой город прекрасен! — провозгласил Помпей, разглядывая панораму. — Белый, красивый, чистый и полный чудес…
— Никто не любит его так, как мы, — вдруг вырвалось у меня. Я чувствовала, что это правильные слова. — Мы сохраним его для тебя. Александрия будет тебя ждать.
Он посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся.
— Я верю тебе, царевна. В твоих надежных руках город останется в безопасности.
Тогда ли я ее почувствовала — ту необычную силу, что действует на людей? Я не делаю и не говорю ничего особенного, но у меня есть способность привлекать их к себе и обезоруживать.
Как это происходит, я и сама не знаю. Это обаяние действует только при личной встрече. В моих письмах, увы, никакой магии нет, но дайте мне с кем-то встретиться и поговорить — и я сумею убедить человека в своей правоте. Откуда у меня такая способность, мне неведомо; должно быть, это дар Исиды, моей покровительницы. И она знает: я использую ее дар для того, чтобы уберечь Египет от порабощения Римом.
К счастью, римляне отбыли на следующий день, успев выкачать из моего отца еще больше денег и заручиться его помощью в своих военных предприятиях. Тем не менее они уплыли, уплыли, уплыли… Египет избавлен от них. Помпей и его свита отправились обратно в Рим, дабы вершить там свою политику, и я надеялась, что больше никогда не увижу ни их самих, ни кого-либо из их соотечественников.
Увы, на деле наша судьба оказалась неразрывно связана с судьбой Рима. Три года спустя приезжий римлянин нечаянно убил кошку — животное, священное для египтян. В Александрии вспыхнул мятеж, народ пытался расправиться с чужеземцем, и нам пришлось направить гвардию против собственных подданных, чтобы спасти святотатца. Другого выхода не было: ведь смерть римского гражданина немедленно использовали бы как повод для вторжения, под угрозой которого наша страна жила постоянно.
За эти годы появились на свет два моих младших брата. Обоих назвали Птолемеями; если у женщин в нашем роду выбор по части имен невелик, то у мужчин и того меньше. Разница в возрасте между старшей Клеопатрой и старшим Птолемеем составляла восемнадцать лет. Столько же разделяло Беренику и младшего Птолемея. Предполагалось ли, что они поженятся? Странная мысль.
Исида, самая египетская из всех богинь, стала женой собственного брата. Когда Птолемеи обрели Египет и заняли его трон, они переняли (хотя и являлись по происхождению чистокровными эллинами из Македонии) древние египетские обычаи, неприемлемые для многих других народов. Один из этих обычаев — браки между братьями и сестрами, принятые прежде у фараонов. Так, мои мать и отец были единокровными родственниками, а мне, в свою очередь, пришлось стать женой своих братьев, хотя бы формально.