— Да, царевна, — суетливо кивал учитель.
Я уже сожалела, что вломилась на урок, и испытывала неловкость из-за того, что не могу вести себя как нормальный человек, не привлекая к себе внимания. Мне не следовало сюда приходить, но повернуться и уйти прямо сейчас тоже неправильно — это вызвало бы еще большее волнение. Пришлось остаться до окончания урока.
Потом Мардиан подошел ко мне в сопровождении Олимпия.
— Очень рада видеть тебя снова, — сказала я Олимпию. — Но почему ты ни разу не дал о себе знать, хотя учился здесь, под боком? Неужели царевна — пугало, от которого все стараются держаться подальше?
— Ну, главным образом я занимаюсь не здесь, а в Мусейоне, — ответил Олимпий. — Сюда я попал, чтобы выскользнуть из-под родительской тени. Думаю, ты понимаешь, как это бывает сложно. А в Мусейоне мой отец с его ученым именем отбрасывает очень длинную тень.
— Ну, мой толстый предок отбрасывает тень не меньшую! — сказала я со смехом. — Но выскользнуть из-под такого рода зонтика и вправду приятно.
— Так вы знакомы? — удивился Мардиан.
— Мы встречались давным-давно, — ответила я, — когда Александрию посещал Помпей. Нам обоим тогда захотелось побывать на пиру, хотя это было совсем не по возрасту.
— Уверен, Олимпий наповал сразил взрослых своими познаниями, — сказал Мардиан. — Он всегда производит такое впечатление.
— Теперь уже нет, — поправил его Олимпий. — Я вырос, и на меня больше не смотрят как на чудо-ребенка. Такими восхищаются лет до тринадцати.
— Да, — согласился Мардиан. — Всем нравится умный сообразительный ребенок, но то, что восхищает в малыше, утомляет в отроке.
— Ну а мне, — подхватил Олимпий, — вовсе не хочется никого утомлять.
После того случая мы стали проводить время втроем. Олимпий, хотя он никогда в этом не признавался, был одинок; возможно, сверстников отпугивали его глубокие познания и взрослая манера держаться. Его интерес к врачеванию не угас, и он готовился стать лекарем здесь, в Александрии, где медицинская школа была лучшей в мире. Одиночество не миновало и Мардиана, особенно по мере взросления, когда его отличие от других мальчиков становилось очевидным. Ну а я? Я была царевной с сомнительным будущим — объект любопытства, перешептываний и толков. От меня на всякий случай предпочитали держаться подальше.
А потом наступил день испытания, когда мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы выдержать его. Олимпий с гордостью объявил, что приобрел маленькую парусную лодку. Он приглашал нас на прогулку и надеялся, что для практики ему разрешат воспользоваться внутренней царской гаванью, где вода намного спокойнее.
— Считается, будто все греки подобны Одиссею как прирожденные кормчие. Но у меня этого таланта нет, — признался он. — Однако я все равно люблю воду.
Вода! Теперь передо мной встал выбор: преодолеть свой страх или признать, что он сильнее меня, и всю оставшуюся жизнь не покидать суши. До сих пор это не имело значения, поскольку на морские прогулки меня никто не звал, но настал час, когда нужно определиться.
— Конечно, — сказала я, — ты можешь практиковаться там, сколько хочешь. И привязать лодку у подножия дворцовых ступенек, что спускаются прямо в воду.
— Спасибо, — сказал он. — Уж поверь мне, я научусь управлять лодкой как можно лучше, чтобы не ударить в грязь лицом. Скоро я смогу тебя покатать.
К сожалению, я не сомневалась, что так оно и будет. Я успела понять: если Олимпий берется за дело, то осваивает его в совершенстве, а если что-то обещает, то непременно держит слово.
Лето было в разгаре, точно как… как в тот день. Солнце ярко сияло над нашими головами, и вода в неглубокой бухте с песчаным дном стала убаюкивающе теплой. Морские волны были такими же, как тогда, — мягкие, сине-зеленые, с белой каймой пены.
— Идем.
Олимпий стоял по пояс в воде, удерживая качавшееся на волнах суденышко на швартовом тросе. Он ожидал, пока мы дойдем до лодки и взберемся на борт. Я посмотрела на воду, что плескалась у моих ног: здесь совсем мелко и, кажется, безопасно. Но ведь с каждым шагом от лестницы глубина будет увеличиваться. Я вспомнила, как людей учат плавать с помощью надутых шкур животных: бурдюки с воздухом не дают утонуть, и ты постепенно привыкаешь держаться на воде. Сейчас я жалела, что не пошла тем же путем, но было уже поздно.
— Ну же, давайте! — нетерпеливо звал Олимпий.